Владимир Рынкевич - Наука умирать

— Жарко? — спросил генерал.

— Жара, ваше превосходительство, — закричали офицеры. — Патронов нет!

— Вот утешили. В обозе их тоже нет. По сколько осталось?

— Десять... Пятнадцать... Двадцать... — отвечали вразнобой.

— Ну, это ещё неплохо. Вот если останутся одни штыки, то будет хуже. Бронепоезд нам мешает, господа. Как бы его на выемки вытащить, чтобы под наши пушки.

Лежали в цепи за бугорками. Кое-кто окопался. Пули красных посвистывали, напоминая, что бой ещё не кончен, что противник не собирается отступать.

Поручик Якушев — его генерал помнил по прошлым боям — храбрый молодой офицер, вдруг предложил:

— Закидаем гранатами из того кустарника над линией. Кто со мной, господа? Разрешите, ваше превосходительство?

Якушев и с ним несколько офицеров блестяще выполнили задуманное. Кустарник позволил достаточно близко подползти к бронепоезду. В него бросили ручные гранаты, и бронированные платформы медленно потянулись назад, к железнодорожному мосту. Едва бронепоезд показался из выемки, как открыли огонь пушки Миончинского. Гранаты взрывались рядом с насыпью, и бронепоезд, ускорив ход, ушёл через мост на другой берег речки. Оттуда он мог и далее вести огонь, и прятаться за юго-западной окраиной станицы Кореневской. Очередная граната Миончинского угодила в мост, туда, где минуту назад прошёл бронепоезд, взлетели рельсы, булькнули в воду металлические листы. Конечно, было бы лучше, чтобы бронепоезд, раз уж его не удалось вывести из строя, остался на этой стороне — Марков сумел бы его взять. Теперь приходилось начинать атаку под огнём пушек бронепоезда.

Генерал сам поднял цепи в атаку, сам пошёл впереди. Под жарким солнцем — жаркий бой. Недаром появилось некоторое беспокойство у Маркова: прошли те времена, когда красные бежали от одного вида наступающей офицерской цепи. Теперь они пошли навстречу.

Генерал дал команду Миончинскому, тот не заставил долго ждать:

— По пехоте! Прямой наводкой! Гранатой! Прицел пять-ноль! Беглый огонь!

Красные шли сквозь взметающиеся разрывы гранат. Солнце клонилось к западу, и теперь они шли вместе с солнцем.

Офицерские цепи залегли. Отползали, расползались. Некоторые офицеры поднимались и шли назад, даже бежали. Марков догонял их, беспощадно хлестал плёткой, матерился, те останавливались, ложились, но в атаку не поднимались. Красные приближались, и Миончинский уменьшал прицел: пять-ноль, сорок пять, сорок, тридцать... Это уже близко.

— Стой! — скомандовал подполковник. — Отставить гранаты. Шрапнелью! Наводи в самую гущу...

Низких точных разрывов шрапнели красные не выдержали. Остановились, пытались залечь, но каждый разрыв шрапнели выбивал чуть не десяток бойцов.

Такой момент командир не имеет права пропустить, 9 Марков закричал: «Вперёд за Россию! Ура!»

И вновь марковцы наступали, бегом догоняя убегавших красных, стреляя им вслед, добивая штыками упавших. Солнечная пыль поднималась над степью, и чёрно-красные кровавые отблески мелькали на штыках, на лицах, на прикладах винтовок. «Железная дивизия» катилась вниз, к речке, солдаты прятались в камышах, бросались в воду, толпой бежали к станции и падали, сражённые шрапнелью.

Нельзя не только паниковать в тяжёлый момент, но и расслабляться, когда будто бы уже одержана победа. Именно «будто бы»: 1-я и 2-я роты гонят противника, а справа, у станции, почему-то всё сильнее рокочут пулемёты, всё длиннее очереди, всё гуще пальба винтовок. И бронепоезд туда посылает снаряды. Контратака. Грамотная контратака во фланг и тыл. Не дожидаясь подтверждения, Марков послал ординарца в 3-ю роту с приказом Кутепову немедленно — бегом перейти на правый фланг. Сам вскочил на коня и помчался к станции, где техническая рота отбивала контратаку. Пришлось спешиться и залечь в цепь с офицерами. Красный бронепоезд не позволял окончательно захватить станцию и окраину станицы.

День кончался, но никак не наступал привычный по прошлым боям упоительный момент полной победы, когда противника нет, а есть лишь убитые, убегающие и пленные.

Большой красный шар солнца быстро уходил за горизонт. Красный броненосец продолжал бить по офицерским цепям. Корнилов приказал подполковнику Неженцеву бросить уставший Корниловский полк в атаку на бронепоезд — приблизиться и забросать гранатами. Роман Гуль не верил, что сможет заставить себя подняться и снова идти в атаку на пулемёты бронепоезда. Но поднялся. Неженцев кричал: «Ура! В атаку! Вперёд!» Цепь наступала неуверенно. Некоторые шли, другие ложились и окапывались. «Вперёд!» — кричал Неженцев. Гуль шёл вперёд, видел брата, который честно шагал в первой цепи. Он хотел догнать брата, но, почувствовав страшный удар по ноге, упал. Закричал: «Серёжа! Серёжа!» Но тот его не слышал, мешали стрельба, крики «Ура! Вперёд!». Опираясь на винтовку, Роман сам побрёл назад, пули летели ему вслед.

За железнодорожной будкой сестра собирала раненых.

— Сестрица, перевяжите, пожалуйста, — попросил Роман.

— Сейчас, сейчас. Подождите, не всем сразу. Вот видите, на позиции я одна, а все сёстры где? Им только на подводах с офицерами кататься. Давайте посмотрим вашу ногу. Вы счастливчик: ещё бы полсантиметра — и кость...

Наконец Корнилов, скрепя сердце, приказал вывести на огневую позицию 2-ю батарею и открыть огонь по бронепоезду. Расходовались последние снаряды. Синие сумерки накрывали степь, смешиваясь с дымами боя. 2-я батарея открыла огонь, задымилась степь под колёсами бронепоезда, и наконец он медленно двинутся куда-то вдаль, на юго-запад, где ещё горел закат.

Марковцы ворвались на станцию, и лучшим их трофеем оказалась походная кухня с борщом. Два котла были Мгновенно опустошены. Измученные боем офицеры устраивались на ночлег где попало.

Генералы во главе с Корниловым выехали на высоту, где был наблюдательный пункт Миончинского. И без биноклей хорошо были видны бронепоезд и эшелоны красных, отходящие к станице Платнировской.

— Поздравляю с победой, ваше превосходительство, — оказал Деникин.

— Они отступают в полном порядке, — сказал Корнилов. — Мы их не разбили. По данным разведки, у Сорокина более 10 тысяч бойцов. Приезжайте в штаб: будем решать, что делать.

Корнилов со свитой уехал, а генералы продолжали обсуждать прошедший бой. Марков молчал. Он всё отчётливее понимал, что наступает перелом — начинается другая война. Чей-то разговор, доносившийся сзади, только подтверждал его выводы.

— Ну и дрались сегодня большевики!

— Ничего удивительного — ведь русские...

Подъехал к Деникину — и тот о том же:

— Сергей Леонидович, а этот Сорокин соображает в военном деле. Его бы к вам в Академию — глядишь, хороший русский генерал получился бы.