Владимир Рынкевич - Наука умирать

— Прикурите у меня, — предложил Мушкаев.

— Где это бывает хуже? — спросил тот, прикурив. — В аду?

— Когда расстреливают, — напомнил Мушкаев.

— Пустяки! — кричал Марков. — Держитесь. Не впервые, ведь. Все вы молодые, здоровые, сильные! Придёт время, когда Родина оценит вашу службу.

Он отъехал к своей группе, переспросил офицеров:

— Так пусть ведут? Тогда вперёд.

Они исчезли в тумане.

До вечера ещё далеко, а здесь — непроглядные сумерки. Вдруг все впереди остановились, с подходом всех рот образовалась толпа. Появился штаб Корнилова с неизменным эскортом и трёхцветным знаменем, обвисшим, заледеневшим и от льда побелевшим. В стороне три хаты — там уже охрана, и Деникин, в польской шубе и папахе, занимает со своей свитой один из домиков.

Перед офицерами — речка Чёрная, обычно узкая, мелкая, с крепким мостом и не являющаяся препятствием, но теперь распухшая, расширившаяся метров до тридцати, залившая мост, который стал невидимым под бурлящим месивом из снега и чёрной воды. Пленные, загнанные по пояс в воду, искали брод или мост.

В хатах уже дымились трубы. Замерзшее знамя торчало на крыльце. Штабы грелись. Вокруг — толпа с отчаянными криками: «Дайте другим погреться! Имейте совесть!..»

Предприимчивые артиллеристы разожгли костёр — сдобрили порохом сырые коряги. К живительному огню жались офицеры. По лицам текли потоки тающего льда и снега. Дымников, Ларионов, Мушкаев, Савёлов тянулись ближе к огню, толкая друг друга.

— Марков найдёт переправу, — говорил Дымников, тряся воротник и чувствуя, как вода льётся по нему, словно в душе.

Представив за стеной колючей ледяной пурги холодную речку, которую придётся переходить, Мушкаев пал духом, почувствовал страх смерти, как перед расстрелом. Он не сможет войти в ледяную воду. Останется здесь и умрёт. Иди его расстреляют вот такие марковские холуи, как этот артиллерист. Мушкаеву понятно было отчаяние Савёлова.

— Марков, Марков, — с истерическими всхлипами бормотал тот. — Куда ведёт? Только умирать. Профессор Академии Генштаба знает одну науку — умирать.

— Пойду ещё корягу найду, — сказал Ларионов, отходя от огня. — Да и пороху надо сыпануть.

Он не любил панических разговоров, делал вид, что просто их не слышит.

— Да, — продолжал Савёлов своё. — Он другого и не знает. Наука воевать — это и есть наука умирать.

— Кто это там нашего генерала порочит? — уже донёсся из темноты чей-то злой голос.

— А знаете, господа, какой сегодня день? — попытался перебить опасный диалог Мушкаев. — Знаете, Леонтий?

— Ну, какой? Среда. 28-го.

— Господа, какой-то чужак среди нас, марковцев. Порочит нашего генерала. Пусть встанет перед нами.

Сидевшие ближе не хотели ввязываться в перепалку и тянулись к огню, а защитник генерала не успокаивался. Мушкаев толкнул Савёлова и сказал:

— Пошли поможем артиллеристу корягу тащить.

— И я с вами, — присоединился Дымников.

Сумели быстро выбраться — их места охотно занимали другие: теплее.

— Они пытаются скрыться! — продолжал назойливый злой голос.

И в этот момент артиллерия красных начала обстрел. С яростным воем первый снаряд упал в реку — столб воды с землёй доносил брызги до костра — следующий ухнул на берегу возле домов. Там закричали раненые, заржали лошади. Огонь вёлся беглый. В туже минуту рвануло на берегу, где только что Марков командовал поисками переправы.

— Гаврилыч? Ты где? Живой? — в ответ раздался голос Маркова. — Давай ко мне. Идём вверх по речке. Там остатки моста.

Тройка сбежавших от костра успела отойти шагов на пятьдесят, когда снаряд упал точно в огонь. В непроглядную снежную муть взлетели пылающие головешки, лоскутья чёрных шинелей, куски разорванных тел.

— Царство им небесное, — перекрестился Дымников. — Особенно тому, кто искал обидчика генерала Маркова. А вы, поручик, на будущее придерживайте язык. И вообще, пока люди воюют, нужна и наука воевать, нужны и храбрые талантливые генералы. А Марков и храбрый, и талантливый.

— Наука воевать — это наука умирать, — упрямо заявил Савёлов.

— Вот... упрямый! — возмутился Дымников.

— Умирать нам всем надо учиться, — сказал Мушкаев. — Никто не знает, когда вызовут.

— Нам речку не перейти, — с сожалением заметил Дымников. — Сверху град, снизу вода, и красные решили бить по переправе.

Марков не мог знать, что сюжет легенды уже развивается, и сейчас начинается центральная глава, но он точно знал, что найдёт способ перевести армию через разбушевавшуюся реку, разбить красных на другом берегу и взять станицу Ново-Дмитриевскую. Правда, была ещё надежда на отряд Покровского, который по соглашению с Корниловым должен атаковать станицу с юга.

Конечно, Маркову удалось совершить задуманное.

Мост оказался полуразрушенный, полузатопленный, почти оторванный от берега. Через него погнали двоих пленных в шинелях. Они сразу рухнули в воду по грудь. Один в страхе рванулся обратно, полез на берег. Его пристрелили и столкнули труп в кипящую воду. Другой шёл. Примерно на середине реки вода была ему по плечи, дальше стало мельче.

— Это не переправа, Сергей Леонидович, — сказал Тимановский.— Люди устали — будут тонуть.

— Наладим по-другому, — уверенно ответил Марков.

Ещё было часа три дня, но противоположный берег тонул в тумане метели. Артиллерийский обстрел прекратился — красные решили, что переправа не состоится. Услышались характерные выкрики текинцев — Корнилов сам решил посмотреть обнаруженный мост.

Марков доложил о возможностях переправы и закончил решительным заявлением о том, что готов начинать движение полка на тот берег. Корнилов ничего не ответил, повернулся к конвойному текинцу и что-то коротко скомандовал. Тот без колебаний направил лошадь в воду, на доски моста, заливаемые бурным белым потоком. В самом глубоком месте вода доходила до полкорпуса лошади. Текинец быстро оказался на противоположном берегу и что-то по-своему кричал Корнилову.

— Начинайте, Сергей Леонидович, — спокойно сказал Корнилов. — Воспользуйтесь тем, что противник ослабил огонь.

— По-видимому, Покровский начал наступление, — предположил Марков.

— Покровский спит! — гневно воскликнул Корнилов. — Они расположились в станице Калужской, заняли асе дома, не пускают наших раненых. Люди гибнут! Мне доложили, что 18 повозок с ранеными заблудились в метели, и никого не удалось спасти.

Марков шёпотом выругался. Он не возлагал особых надежд на выскочку-летуна, но такого предательства не мог даже предположить.

— Сами справимся, Лавр Георгиевич. Я первый пройду переправу.

Он думал не о рождающейся легенде, а о том, что заставить измученных, голодных, покрытых корками льда и промокших до нитки офицеров войти в ледяную воду можно лишь одним способом — сделать это самому.