Садриддин Айни - Рабы

— Вот это и опасно! Этот Нуриддин-ходжа у всех на виду. Кто это поверит, что каршинские крестьяне избрали его от своего общества? Какой же он крестьянин? А с другой стороны, и так можно подумать, что джадиды не очень верят в свои силы. И вот, на всякий случай, протягивают этакому Нуриддину-ходже руку, перетягивают его на свою сторону. Заводят с ним дружбу. На всякий случай. Понятно? Но большинство бухарских властей — не таково. Они душой преданы коммунизму. Их много. Поэтому вы и слышите их призывы. «Побольше выбирайте бедняков, коммунистов». А коммунисты — это и есть большевики.

— Ну, это не совсем так, — поправил Урман-Палван. — Среди бухарских коммунистов есть некоторые люди, как мы с вами. Поезжайте в Бухару. Там встретите и таких, про которых говорится: «Голова казия, а ноги водоноса». Чего ж нам бояться их?

— И я вам отвечу вашими же словами: «Это не совсем так!» Вы, я вижу, еще не слыхали, что творится в Бухаре. А творится там чистка коммунистов. Это свалилось на нашу голову недавно, до вас еще не дошло, но всех почтенных людей уже вычистили. Купцов, мулл, богачей, эмирских чиновников выставляют подряд! Когда чистка кончится, на ногах водоноса голова казия уже не удержится. А если власть заберут водоносы, тогда что нам делать? Первой водой они окатят Нуриддина-ходжу каршинского, но и на наши головы воды хватит. Наше будущее легко угадать, — посмотрите на Туркестан и на Россию. Что там делается? А что там делается, то и у нас произойдет. Этого не миновать.

— Конечно, если будем сидеть сложа руки! Тогда всякая беда произойдет! — зашептал Урман-Палван. — Надо действовать. В Бухаре у Нуриддина-ходжи и защитники найдутся, не одни враги. Джадиды, что его подняли, его и защитят. А помогли они ему — помогут и нам. Они будут грызть дерево изнутри, а мы снаружи. Вот и убережем наши головы от водоносов.

— Это что же? Выходит, мы заодно с джадидами? — удивился Бозор-амин. — Вы призываете нас угодничать перед ними? Ведь они будут открывать свои школы, посягать на веру и обычаи ислама, притеснять мулл. И нам либо придется делать то же, либо нас откатят в сторону.

Урман-Палван рассердился:

— Совсем не так. Не мы с джадидами, а они с нами. Вот надо к чему повернуть. Они хотят на нас опереться. Значит, сила у нас, а не у них. Божьей помощью повернем дело так, что его высочество вернется в Бухару, воссядет на престол. Разве джадиды сумеют управлять целой страной? Нет, это наше дело.

Хаит-амин согласился:

— К этому и надо вести дело. А то «выбран» Нуриддин-ходжа в Бухаре, Урман-Палван стал уполномоченным по сбору налогов и продовольствия. Разве на этом можно успокоиться? Надо помнить, что спокойствия не может быть до тех пор, пока эмир бухарский вновь не воссядет на свое место. Для этого надо действовать. Надо поднимать ветер, который развеет сор и осветит наши души.

— Но как? — задумался Бозор-амин. Урман-Палван объяснил:

— А так: вашего зерна я не трогаю, ваших доходов не касаюсь, налогами вас не облагаю, а облагаю бедноту. Пусть она видит, что ничто не изменилось. Пусть она сетует на властей. Пусть она вспомнит, что так же было и при эмире. И тогда увидим, какой поднимется ветер.

— Этого мало, — сказал Хаит-амин. — Такой ветер одними губами не раздуешь.

— Но как? — спросил Бозор-амин.

— Его высочество сбежал, — сказал Хаит-амин, утирая брызнувшие из глаз слезы платком. — Воины его рассеялись, но рассеялись они, унося оружие. Много оружия скрыто у этих воинов, у бывших солдат эмира. Есть оно и у всяких проходимцев, у мелкого жулья, у воров. Есть и у нас немного. Но его надо собрать. Надо собрать в надежное местечко.

Хаит-амин помолчал, испытующе посмотрев на собеседников.

— И этим оружием можно поднять не ветерок, а бурю. Как кузнечные мехи, буря расплавит чугун, железо.

— Да, надо пошевелиться! Вы, вероятно, слышали, что власти выделили комиссию для учета и сбора этого оружия, — твердо сказал Хаит-амин, — и если сейчас мы не пошевелимся, оружие попадет к ним, и комиссия только поможет нам в этом.

— Но как? — удивился Бозор-амин.

— Если бы комиссии не было, мы не смогли бы сказать людям: «Несите нам оружие». А если бы и сказали, нас не стали бы слушать, да, пожалуй, еще и донесли бы на нас. И власти узнали бы об этом. А теперь комиссия будет действовать через нас. Спросят, у кого, мол, есть оружие? И мы укажем тех, кто его и во сне не видел, а тем, кто скрывает его, мы скажем: «Несите нам, а не то мы вас выдадим». Понятно? Они и понесут его нам.

— Но если комиссия не найдет в указанных местах, она перестанет нам доверять! — высказался Бозор-амин.

— А когда комиссия не найдет у человека оружия, она будет его мучить допросами, доведет человека до отчаяния. А мы подойдем к человеку и скажем: «Чтоб тебе больше не мучиться, купи оружие, мы тебе найдем. Купишь и сдашь, и не будут к тебе приставать!» — развил эту мысль Урман-Палван.

— Нет, — возразил Хаит-амин, — от такого дела я не вижу никакой пользы. Этак можно продавать оружие, и его много уйдет из наших рук.

— Хорошего ружья мы никому не продадим. Это первое. Вреда не будет, если мы спустим с рук старье. Да, властям достанется кое-что, но большая часть достанется нам.

Неслышно вошел слуга, почтительно прижав руку к сердцу:

— Плов готов.

— Так несите! Да принеси кувшин, помыть руки.

Едва был окончен плов и принесли чайники, наполнившие гостиную нежным благоуханием чая, у ворот показалось несколько бедняков.

Не ожидая приглашения, они смело прошли через двор, поднялись в прихожую и заглянули в гостиную Урман-Палвана.

— В чем дело? — сдерживая гнев, спросил хозяин.

— А в том, что люди из продкома пришли. Врываются в наши дома, требуют с кого пуд, с кого полпуда пшеницы, кукурузы, проса, маша. Подчистую отобрали и унесли все, что мы собрали и запасли, продав дрова. Что это такое? Разве это порядок?

— А вы не хотите повиноваться властям? — строго спросил Урман-Палван.

— Мы слышали, что власти приказали покупать пшеницу у богачей с их согласия. Но отбирать последнее у бедняков приказа не было.

— Разве тот, кто взял вашу пшеницу, не заплатил за нее и не дал расписку?

— Расписку дал. Вот она! — показал крестьянин клочок засаленной, старой бумаги. — Но хоть она и жирна, а из нее похлебки не сваришь.

— Эти расписки равны деньгам. Как только придут деньги из Бухары, эти расписки вам сменяют на деньги.

— Но пшеница нам нужна сегодня, иначе мы помрем с голоду. Мы не наполнили амбаров хлебом с наших полей. Мы покупали его на свои кровные деньги.

— Ладно, ладно. Идите! Завтра я разберусь в этом деле. Если нет у вас пшеницы или не желаете ее продавать, я что-нибудь придумаю, как-нибудь помогу.

— Где мы найдем вас завтра?