Садриддин Айни - Рабы

— В Хаджи-Арифе, в продкоме.

— Мы и сегодня туда ходили, да вас там не нашли.

— Что ж, нам и завтра ходить весь день по вашему следу?

— Сегодня пятница. День отдыха. А завтра я там буду. Ну, ступайте, не надоедайте человеку в праздничный день.

Когда бедняки выходили во двор, Урман-Палван указал на них гостям:

— Вот и это тоже ветер.

Бедняки шли по двору, когда во двор въехал конный милиционер. Соскочив с лошади, он побежал к хозяину:

— Эй, Палван, вставайте скорее!

— Что там? — побледнел Урман-Палван.

— Комиссия из Бухары приехала. Велела вам сейчас же явиться.

Урман-Палван стал торопливо одеваться. Гости тоже собрались уходить. Хаит-амин сказал:

— Вот он, ветер! Этот и вправду, как кузнечные мехи, раздует большой огонь.

— Но как? — встревожился Бозор-амин. — Не сгореть бы нам самим на этом огне!

Невеселые, задумчивые, вышли все во двор. Их встревожили слова Бозора-амина.

Через несколько минут они уже гнали лошадей по дороге к Хаджи-Арифу, покрываясь пылью и нетерпеливо вглядываясь в приближающуюся деревню.

В Хаджи-Арифе, в бывшей канцелярии казия, Урман-Палвана встретил председатель чрезвычайной комиссии Бухарского округа Мухиддин-махдум Ходжаев.

После обычных приветствий председатель расспросил о положении в тумене, а потом вдруг прервал рассказ Урман-Палвана:

— Вот что, Палван, сколько у вас лично находится оружия, оставшегося от бежавших бухарцев? Где оно? Когда вы его нам сдадите?

Урман-Палван твердо ответил:

— У меня с давних времен был револьвер и ружье. Во время войны эмирские чиновники в принудительном порядке заставили меня носить берданку. Все это и лежит у меня дома. Сдам вам когда угодно. Да будет это моей жертвой вам!

Урман-Палван пытливо посмотрел на опущенное лицо задумавшегося собеседника.

— Но если вы для самозащиты оставите мне берданку, буду очень благодарен. Ведь с тех пор, как я по убеждению поступил на государственную службу, у меня появилось много врагов: в тумене у нас еще не перевелись чуждые люди. Да и воровство есть. Если они узнают, что я сдал оружие, непременно на меня нападут, — дом мой стоит на самом краю села, за домом сразу степь, глухо. Оттуда и закричишь — никто не услышит.

— Сейчас сдайте все оружие, какое у вас есть. А потом, если при сборе оружия проявите себя хорошо, комиссия может выдать вам винтовку для самозащиты. Запишут номер и в справке укажут, что вам разрешается ношение оружия. Тогда его уже никто у вас не отберет.

Мухиддин-махдум вынул серебряный портсигар, угостил Урман-Палвана и закурил сам.

Затянувшись, председатель сказал:

— Выходит, что после эмира в тумене осталось много его людей. И воришки водятся. Захватить явных врагов и передать их центральной власти — это тоже наша задача. А задача таких людей, как вы, находящихся на службе у бухарского народа, помочь нам…

— Слушаюсь! — прижав ко лбу правую руку, поклонился Урман-Палван, не глядя на председателя, и отвернулся, чтобы стряхнуть пепел с папиросы.

— Но сначала надо собрать и отобрать все оружие, все, сколько сумеем, без остатка. Понятно? С этого и начнем. Вы знаете людей и поможете нам.

— Здешние люди знают друг друга. Советуясь с нами, с людьми, отдавшими душу ради укрепления народной власти, вы достигнете своей цели и избежите ошибок.

— Как говорится: «И рубин у нас, и друг при нас». Так, что ли, Палван?

— «Одежда, скроенная по совету друга, не будет коротка!» — ответил Урман-Палван.

— Ладно. Составьте список враждебно настроенных и тех, кто хранит оружие. А рассчитаемся с ними мы сами.

— Это хорошо, — согласился Урман-Палван. — Но…

И он не спеша затянулся папиросой, сощуренными глазами зорко следя, насколько нетерпелив его собеседник.

— Так что? — поторопил его председатель.

— Я хотел сказать, что время такое — каждый себя выдает за жертву эмира, за бедняка, за угнетенный класс. Не верьте вы словам. Как говорится: «Не верь чужим слезам, верь своим глазам».

— Обязательно! — согласился председатель и рассказал как бы в подтверждение слов Урман-Палвана такой случай:

«Наш отряд, преследуя эмира, вошел в Гиждуван. Увидели большой дом и решили сделать там привал.

Во дворе встретил нас босоногий работник в рваном халате, опоясанный веревкой.

— Ты тут кто? — спросил у него начальник отряда.

— Я, — говорит он, — батрак, слуга хозяина.

— А хозяин где?

— Сбежал, чтоб ему пусто было!

— Ну, тогда размещай нас.

— Пожалуйте, пожалуйте, занимайте хоть весь дом, в нем никого нет. В приемной комнате ковры есть. В амбаре рис, сахар, мука, ячмень, чай — все есть!

Показал на конюшню:

— Здесь корова, быки, лошадь, курдючные бараны есть.

— Ладно, — ответил начальник, — открывай приемную комнату.

Открыл он дверь, входит начальник и глазам не верит: вся комната убрана так, будто в ней только что жили, — дорогие ковры, вышивки, атласные одеяла, все на месте. Подозвал работника.

— Ты сколько лет работаешь у этого хозяина?

— Двадцать.

— А где ты спишь?

— Зимой в хлеву со скотом, а летом перед хлевом.

— А на чем спишь?

— Зимой на соломе, а летом на голой земле сплю.

— А на таких одеялах спал ты когда-нибудь?

— Никогда в жизни и не подходил к таким.

— Эх, — сказал начальник, — на, возьми, с этой ночи спи на них.

— Дай бог тебе здоровья.

Взял он атласное одеяло, а начальник ему объяснил:

— Меня благодарить не за что. Ты это одеяло сам заработал за двадцать лет. Все это богатство твоими руками хозяин заработал.

— Золотые слова! — отвечает. И отнес одеяло в какую-то комнату.

Обошли весь дом, но в комнатах, кроме нескольких паласов да чайников, ничего стоящего не оказалось. Только в крайней комнате на гвозде висели два шелковых халата, обшитых широкой тесьмой, да на полочке около них лежали шелковый пояс, дорогая золототканая тюбетейка и словно второпях брошенные в углу новенькие лаковые сапоги, штаны и рубашка.

— А ну, брат, — позвал начальник, — иди сюда.

— Что господину угодно?

— Я, говорит, тебе не господин, а товарищ. Бери эти халаты и всю одежду и одевайся немедленно, — это все тобой заработано за двадцать лет.

Работник вышел в другую комнату, скинул свои лохмотья и надел все, что ему дали. Входит и смеется:

— Этот наряд мне и не к лицу.

— Ерунду говоришь! — отвечает начальник. — Все, что раньше служило богачам, теперь пойдет на службу трудящимся. Иди покажи красноармейцам, где там у вас ячмень, пускай лошадям засыплют.

— Ой, еще раз спасибо! — кланяется.

Лошадей своих мы поставили в стойла, задали им сена, красноармейцы и партизаны, расстелив шинели, прилегли отдохнуть. Командиры собрались в приемной.