Борис Карсонов - Узник гатчинского сфинкса

Да, было такое окно. Оно было специально устроено в нижнем этаже дворца под одним из коридоров, и любой подданный имел право опустить в оное прошение на имя императора — единственный демократический атрибут России уходящего века осьмнадцатого. Ключ от комнаты с этим окном хранился лично у Павла, и он сам каждое утро в седьмом часу открывал ее, собирал прошения, помечал их и затем прочитывал. И тут же, не мешкая, державнейшей рукою клал резолюции и писал ответы на сии прошения. А для объявления просителю ответы эти пропечатывались в газетах. И никакой бюрократии! Оперативность неслыханная! Дела, киснувшие в Сенате годами, через окно решались в считанные минуты. Бывало и так, что Павел рекомендовал просителю для разрешения вопроса обратиться в то или иное ведомство, а о результатах этого обращения непременно уведомить его лично.

Сюда-то однажды серым дождливым днем и подошел человек, закутанный в плащ с капюшоном. Подошел, посмотрел окрест, капюшон сбросил, обнажив молодое худое лицо с редкими длинными прядями каштановых волос. Несколько раз перекрестился, будто стоял перед образом, и, достав из-за пазухи пакет, опустил в окно.

На другой день секретарь императора Михаил Иванович Донауров доставил оконную почту в Павловск и оставил ее в кабинете государя в Розовом павильоне. По случаю дождливой погоды Павел встал позже обыкновения. С любопытством подержал в руках большой пакет. Вскрыл. Что это? Нет, не прошение… «Лейб-кучер Петра III». Драма Августа Коцебу. Перевод с немецкого. По самой средине заглавного листа каллиграфическим почерком было написано посвящение переводчика:

«Его Императорскому Величеству, всепресветлейшему, державнейшему, великому государю Павлу Петровичу, императору и самодержцу Всероссийскому, государю всемилостивейшему с глубочайшим благоговением подносит верноподаннейший Николай Краснопольский».

«Лейб-кучер Петра III. Стало быть, о кучере блаженной памяти убиенного батюшки моего?..»

Павел углубился в чтение. Несколько раз в дверь заглядывал его брадобрей, обер-шталмейстер Мальтийского ордена, наперсник по любовным похождениям, граф Иван Павлович Кутайсов.

Павел читал.

Сюжет прост. Действие происходит в Петербурге на Васильевском острове. Старый кучер Дитрих, которого из милости приютил у себя его земляк, столяр, рассказывает, что давным-давно, более трети века тому назад, он служил кучером при дворе и часто ему приходилось прокатывать в санках его высочество, наследника. Однажды на раскате санки едва не перевернулись, и мальчик вывалился в снег. Посмеялись сему происшествию — только и всего. Однако же дворцовый комендант несправедливо уволил кучера. И вот с тех пор старый кучер живет у чужих людей без средств к существованию. Проходят годы, наследник становится императором Петром III. Друзья уговаривают старика Дитриха встретиться с ним и напомнить о себе. Петр ласково принимает бывшего кучера, вспоминает свое детство и, взяв карандаш, подсчитывает ту сумму с процентами, которая бы была выплачена ему, если бы его не увольняли. Получилось 20 тысяч рублей! Такова награда старому кучеру…

Драма Павла тронула чрезвычайно. И он тотчас же, не дожидаясь вечера, из Розового павильона скрытным ходом поспешил в особую дачку своей пассии (которую специально для нее построили), к фрейлине императрицы Анне Петровне Лопухиной.

Впервые он встретил ее в 1798 году на одном из балов в Москве и был очарован ее молодостью и ее огненными черными глазами. Ох уж эти глаза! И теперь вот держит поблизости от себя, будто домашнюю собачонку…

Она лежала на атласном диванчике и читала книгу.

— Аня, — сказал он взволнованно. — Я узнаю характер батюшки! Узнаю!

Невиданное, но Павел сам прочитал ей всю драму. Читал он хорошо, эмоционально, по-своему делая акценты на слова, то повышая, то понижая голос почти до шепота. Он был неплохим актером, это отмечали многие.

— В самом деле, история весьма трогательна! — Анна уже не лежала, она, босая, ходила по мягкому ковру, одетая в широкий просвечивающийся турецкий халатик, шаловлива, грациозна, маняща…

— Я приказал наградить переводчика перстнем.

— Поль, ты, как всегда, справедлив и великодушен, как бог. Но ведь у этой пиесы есть еще и автор?..

— Автор? Да, некий Коцебу…

Молодому и бедному чиновнику из коммерц-коллегии Николаю Краснопольскому, наверное, не раз в эту минуту икнулось. Большие сановники при дворе, с которыми ему приходилось разговаривать, советовали не выставлять фамилию автора драмы.

— Коцебу в Сибири. Это имя слушать императору едва ли приятно, а посему последствия могут быть для вас самые непредсказуемые, и вы только испортите все дело.

— Вы посмотрите, — убеждали они, — на театрах пиесы Коцебу идут, но гляньте на афиши: ни на одной нет фамилии автора.

— Верно, но я только переводчик! Я не хочу быть вороною в павлиньих перьях. Понимаю: здравый смысл, карьера… Все так. Но, господа, как же быть с честью и совестью?

От него отступились. Неопытен, наивен, неискушен. Делай как знаешь. Никто не вправе помешать тебе сломать шею.

После первого прочтения Павел запретил печатать рукопись. После обеда он еще раз просмотрел драму и дал указание напечатать ее после исключения некоторых выражений. Например, таких: «Император поклонился мне; он кланяется всем порядочным людям». Под вечер Павел в третий раз потребовал к себе рукопись. Еще раз перечитал и разрешил печатать без всяких изъятий и пропусков [22] 26 августа и 2 сентября 1800 года она была поставлена на сцене Петербургского театра. .

В летнее время, особливо в жару, Павел предпочитал море, Петергоф, но, как видим, живал и в Павловске, в загородной резиденции императрицы. В это время на доклад к нему приезжали два раза в неделю. Но сегодня он незамедлительно потребовал к себе генерал-прокурора Петра Хрисанфовича Обольянинова. Тот явился поздно вечером. Не мешкая, его сразу попросили пройти в кабинет государя. Кабинет был пуст. Горел один шандал. Впрочем, и это было лишним, потому как стояли белые ночи и на улице было даже светлее, чем в глубоких дворцовых залах с темными драпами. Наконец, широко открылась смежная дверь спальни и вышел император. Он был в кальсонах и в белом полотняном камзоле с рукавами, на ногах мягкие сафьяновые башмаки. Через открытую дверь спальни, у стены, Обольянинов увидал походную кровать, над которой висели шпага и трость. В изголовье стоял низкий столик с книгами и какой-то посудой.

При появлении императора Обольянинов встал. Павел кивнул ему и попросил садиться.

— Ты не сердись на меня, Петр Хрисанфович. Тебе когда с докладом быть?

— Завтра, ваше величество.

— Можешь не приезжать. Зачтем нонешний разговор. А ежели что срочное, передайте с Паленом или курьером.