Борис Карсонов - Узник гатчинского сфинкса

— Слушаюсь, ваше величество.

Обольянинов сидел на широком кресле подле стола, держа на коленях свою знаменитую красную папку с докладами. Длинное, худощавое лицо его с впалыми щеками загорело, редкие волосы на косой пробор прилизаны к темени. Был он внимателен и учтив. Если не сказать — подобострастен. Его возвышение состоялось пять месяцев тому назад, после отставки Беклемешева. Возможно, что этому способствовало и то обстоятельство, что, будучи директором провиантского департамента, того самого департамента, который кормит российскую армию, он сумел сберечь для казны около двух миллионов рублей, за что Павел пожаловал ему бриллиантовые знаки ордена святого Александра Невского. А более всего утвердился к нему доверенностью, что было в то время весьма не просто, зная архиподозрительность нашего Алкивиада.

— Петр Хрисанфович, что в заарестованных бумагах Коцебу?

— Бумаги сии были просмотрены самым тщательным образом. Ничего предосудительного в оных не обнаружено…

— Наверное, мы поступили с ним не совсем хорошо, и надо поправить ошибку. Где находится Коцебу?

Обольянинов поспешно раскрыл папку и вскоре выудил из нее секретное донесение Тобольского губернатора.

— Тобольский губернатор докладывает, что бывший президент Ревельского магистрата Коцебу определен на жительство в заштатный город Курган.

— Курган? — переспросил Павел.

— Это южная оконечность Тобольской губернии.

— Но что это означает — Курган?

— Курган, ваше величество, это, насколько я понимаю, насыпной холм над старинным захоронением. Следственно, слово сие, вероятнее всего, следует переводить со степного языка как могила.

— Могила? Какое странное название. Впрочем, распорядитесь незамедлительно при возможной удобности вернуть Коцебу в Петербург.

— Будет исполнено, ваше величество!

Наутро нужная бумага для Тобольска уже лежала на генерал-прокурорском столе.

«Милостивый государь мой, Дмитрий Родионович.

Его Императорское Величество высочайше повелеть соизволил: отправленного к вашему превосходительству господина Коцебу освободить и возвратить с посланным с сим сенатским курьером, снабдя его по пристоинству экипажем и всем потребным для проезда, и сколько на то денег употреблено и выдано будет, то уведомить меня для возвращения оных вам.

Пребываю вашим покорнейшим слугою, генерал-прокурор

В Павловске,

июня 15 дня

1800 года».

— Весьма хорошо, — возвращая подписанную бумагу чиновнику Ильинскому, сказал Обольянинов.

— Ваше высокопревосходительство, все-таки, за что его туда упекли?

— Экий, Николай Степанович, какой вы шустрый! Канцелярией отказались заведовать, а теперь выпытываете…

— Петр Хрисанфович, — на полушепоте заговорил Ильинский, хотя в кабинете они были одни. — Я же сам просматривал его бумаги и, понимаете…

— Друг мой, по правде сказать, и никто не знает… Разве только его величество… Попытайте у него, разрешаю. Ну? Так-то вот-с!..

На другой день резвая фельдъегерская тройка с казенным человеком проскочила первую петербургскую заставу у Аничкова моста и повернула на Московский тракт. В желтой курьерской сумке лежала важная бумага. Она сохранилась, и мы можем ее прочесть.

Ехать тебе с письмом Его Высокопревосходительства, господина Генерал-прокурора к Тобольскому гражданскому губернатору Кошелеву, по которому дается тебе отправленным отсюда некто г-н Коцебу, коего должен ты привезть в С.-Петербург к Его Высокопревосходительству, оказывая ему в пути всякую благопристойность и уважение.

Прогонов туда дается тебе 120 рублей, да на содержание 5 рублей, а обратно снабдит тебя господин губернатор, смотря по числу лошадей и надобности издержек, нужным количеством денег, как на прогоны, так и на содержание его.

На подлинном подписался действительный статский советник

Июня 16 дня

1800 года».

Однако же наш герой ничего этого не знал. Он будет в неведении еще 22 дня. Этого срока достанет, чтобы курьер смог проскочить из Петербурга до Тобольска, а потом до Кургана.

И уж совсем он не мог даже во сне помыслить об ожидающей его истинно царской награде: по приезде в столицу Павел пожалует Коцебу в Лифляндской губернии, в Перновском уезде, мызу Воррокиль и 400 душ крестьян, даст ему чин надворного советника и назначит директором придворной немецкой труппы. Так, в подражание своему отцу, он отблагодарит сочинителя драмы.

Ничего этого Федор Карпыч не знает, не ведает. Днем он по обыкновению прогуливается по берегам Тобола, покуривая трубку, иногда купается, читает присланную губернатором франкфуртскую газету, пишет свои записки, бранится с Росси, ходит с Соколовым на охоту, тайно пересылает с надежными людьми письма в Европу, иногда ходит к курганцам в гости, вечерами раскидывает гранд-пасьянс. Загадка по обыкновению одна: удастся ли или не удастся когда-нибудь выбраться из Сибири. Когда пасьянс не сходился, бывал расстроен и молчалив. По-прежнему вымысливал все более и более изощреннейшие планы бегства, чем совсем запугал Ванюшу. Однажды Соколов остановил друга своего на полуслове и тихо, приложив палец к губам, прошептал:

— Этого никогда не будет!

Коцебу поразило, как Ванюша сказал слово «никогда». Он, будто ошпаренный, встрепенулся весь и замолчал, и с каким-то недосказанным недоумением все глядел на друга своего. Впервые подкатилась под сердце тоска необъяснимая: а что если и вправду этого никогдане будет? Мысль страшная, необратимая в своей безысходности. Мимолетный сей разговор тяжко придавил и погасил теплившийся огонек. Коцебу ушел в себя и о побеге больше не говорил.

Меж тем жизнь шла своим чередом. Исправник Мамеев в открытую флиртовал с хорошенькой женой экс-исправника Николая Бошняка. Последний недвусмысленно грозился о сем написать жалобу губернатору, дабы укротить притязания Мамеева на законный брак его [23] Не помогло, Мамеев-таки отбил у своего бывшего коллеги жену, что породило в городе множество пересудов и вызвало даже разбирательство губернатора. .

По вечерам на скамеечку под окно дома Коцебу любил приходить выкурить трубку горбун из уездного суда, коллежский регистратор Алексей Лисицын. Его занимал архиважный вопрос: живут ли на Луне люди или тамт-ко только одни ангелы летают, как о том протопоп Наркис сказывает.

После получения почты на скамеечку любил заглянуть держатель «Московских ведомостей» Андрей Бурченинов. В такие часы тут собиралось много мужиков. Газету прочитывали полностью, до единой буквы и запятой, не оставляя без внимания ни одного объявления. По обыкновению, с них и начинали.