Виктор Московкин - Тугова гора

И, отхлестав таким образом мурзу, изобразил на лице радушие хлебосольного хозяина.

— Воинам скажи, сейчас о них позаботятся. А ты со мной иди. Где хочешь пировать? — Князь показал на терем. — Там? Или на берегу стол раскинуть?

Мурза морщил лоб, надо было что-то крикнуть, осадить князя, но не находил слов: все правильно, говорил князь, с уважением. Он посмотрел на зеркальную гладь озера — ширь его успокаивала. Буркнул, не глядя на Ярославича:

— Там… шатер…

Александр Ярославич с первых минут догадался, кто перед ним. От спешного гонца из Владимира он знал, что бежавший из Ярославля побитый мурза был у Китаты я что Китата что-то затевает.

Люди Невского еще издалека заметили приближение татарского отряда, доложили ему. Он приказал не болтаться без нужды на подворье. Послал только Гриньку встать на крыльце.

Оставалось загадкой, зачем прибыл этот спесивый вельможа со своими двумя сотнями воинов. Князь смотрел на Бурытая и думал: «Этот дурак хоть кого выведет из терпения. Недаром так обозлил ярославцев».

— Будь по-твоему, — согласно кивнул князь. — Желание гостя — закон. — Обернулся к мальчику. — Гринька, распорядись, чтобы раскинули шатер, тот, что для знатных гостей.

Последние слова Бурытаю понравились, не смог скрыть довольной улыбки.

Сидели в шатре на мягких подушках. Александр Ярославич, правда, не умел сидеть по-азиатски, просто согнул колени, обхватил их руками. Дверной полог был откинут, чтобы подувало ветерком с озера. Шелковый верх шатра переливался красками: выглянет солнышко из-за облака — золотистой кажется крыша, светлее становится в шатре; нет солнышка — приятный сумрак освещает пирующих.

— Прости, багатур Бурытай, кумыса у меня нет, — добродушно говорил князь. — Не умеют у нас доить кобыл, да и непривычны наши кобылы к этому, непонятливы — лягаются. Угощу тебя отменным вином. Но, может, вера твоя запрещает пить вино? — вдруг спохватился он.

— Ничего, — важно сказал Бурытай. — Я в походе. В походе ничего не запрещается.

Александр Ярославич понимающе кивнул. «Это мы знаем, ничего вам не запрещается».

И вино казалось светло-золотистым, когда Гринька из кувшина наливал его в серебряные кубки.

Мурзе понравился кубок, затейливая резьба на нем, поцокал языком и вопрошающе взглянул на князя.

— Возьми себе на память, — угадал Александр Ярославич его желание. — Еще не бывал в Переяславле?

Глаза мурзы хищно блеснули, губы тронуло подобие улыбки.

— Еще не бывал. — Усмехнулся уже явственнее. — Может, придется, а?

— Милости просим, — так же с улыбкой ответил Ярославич. — Встретим и проводим.

Мурза чарок не считал, покачиваясь, нагло поглядывал на князя. Гринька не оставлял его кубок пустым, и вскоре желтое, высушенное солнцем и ветрами, лицо гостя обмякло, глаза совсем скрылись за веками, Александр Ярославич ожидал, что он сейчас повалится и уснет. Но у мурзы на миг появился проблеск в сознании: вспомнил, зачем приехал сюда. Расправил плечи, что ему далось нелегко, раздулся от важности. Ткнул грязным пальцем в сторону князя, тот невольно качнулся назад, но ничем не выдал брезгливости.

— Будешь бить их сам! Не щади. Только так!

— Кого бить — не щадить, багатур Бурытай? — Александру Ярославичу полегчало, теперь он знал, зачем здесь этот надутый индюк.

— Так ты еще не знаешь? — Мурза попытался подняться на ноги, но не сумел. Но взгляд у него стал осмысленным. — Костя-князь руку поднял. На кого? Велик аллах! Нукеров моих прогнал из слободы, многих побил. Коварный Костя-князь! Толмача Мину велел убить, двух нукеров в лесном болоте ваш шайтан-лешак взял. Мало, а? Ты пойдешь и накажешь его. Подави смуту сам. Дворец Кости-князя — в реку. Самого — в плети! Только так!

Говорил твердо, и Александр Ярославич начал подумывать: не притворялся ли он до этого пьяным? Но невозможно: быку такую порцию — с ног сшибет. Вот она, звериная ненависть, — трезвого пьянит, пьяному проясняет голову. Пинком бы его с кручи в озеро, а приходится терпеть, да и чувствовалось: не все еще высказал мурза.

— Не вижу никакой смуты, — спокойно стал объяснять ему князь. — Что побили ваших, выгнали из слободы, так творили много злого, всякое терпение иссякло. Твой толмач Мина злобностью своей много досаждал людям, народ своим судом расправился с ним. Разве вы не караете изменников? А двое нукеров утопли — так наши леса для чужеземцев коварны, неосторожны они были. Так что с Кости-князя спросу нет. А вот с тебя, багатур Бурытай, есть спрос. Ты за что немецкого купца ограбил? Знал ведь, что у него пайцза от Берке. Зачем, как лесной тать, напал на ростовского купца, изранил его?

Бурытай долго молчал, сопел. Уверенность князя сбивала с толку. Упомянул еще про пайцзу Берке, который стал великим ханом Золотой Орды. Угрюмо спросил князя:

— Так ты не пойдешь на Костю-князя?

— Не собираюсь. Наказывать правых в угоду злонамеренным никогда не стану.

— Ты еще пожалеешь, князь, — с угрозой сказал Бурытай. — Не пойдешь ты — мы пойдем. И тогда никому не будет пощады. Велико татарское войско.

— Знаю. — Александр Ярославич раздумывал, что таится за угрозой мурзы; не пойдет же он на ярославского князя с двумя сотнями воинов. Китата — вот, наверно, в чем дело. Спросил незаинтересованно — Китата пойдет со своей тысячью?

— Не только Китата. Подходит войско в три, пять раз больше. И ты пожалеешь, не наказал ослушавшихся рабов.

Выигрывая время для ответа, Александр Ярославич поднес кубок к губам, вино показалось пресным. «Откуда они ждут войско? Наделал ты бед, Костя-князь. Погибнуть с честью, но без толку — велика ли заслуга? Но что-то надо сказать, этот бурдюк кумысный ждет. Видно, не уйдешь от поездки в Орду, да и надо, за ярлыком на великое княжение к новому хану ехать не минешь. Откуда они ждут войско?..»

Князь согнал с лица задумчивость, как можно приветливее взглянул на мурзу.

— Днями я еду в Золотую Орду к великому и благословенному хану Берке. Передавать ли ему поклон от тебя? — Потом хитро сощурился, договорил: — Или хочешь, чтобы я рассказал ему, какие подвиги ты совершил здесь?

Бурытай насторожился: что все это значит?

— Говори, — помедлив, согласился он, но Ярославич заметил, как потускнел его голос. — Рассказывай, но я по повелению Менгу здесь. Его милость распростерлась надо мной. Я царев посол.

— Но твое кочевье в Золотой Орде, в улусе великого хана Берке. Не так ли?

«О, аллах!»

— Так. Мое стойбище в улусе великого хана Берке, да пусть жизнь его будет длинна и прекрасна.

«Вот так-то!» — подумал Ярославич, видя, как сник Бурытай. У них там за одно неосторожное слово рубят головы. «Может, — со слабой надеждой подумал Александр Ярославич, — эта маленькая ответная угроза образумит его и он оставит в покое ярославского князя? И все-таки — откуда они ждут войско?»