Александр Шмаков - Азиат

— Да, и она была. Учителка и учителка. Такая остроглазая, во всех всматривалась, все примечала. Потом-то я узнал. Это Надежда Константиновна, жена Владимира Ильича.

Хаустов кашлянул, добавил:

— А когда пошла беседа, Ульянов спросил: «Не страшно будет бороться?» Якутов сказал: «Нам с Натальей, женой-то, никакая ссылка не страшна, нигде не пропадем. Руки везде прокормят». А Ульянов говорит: «Руки-то прокормят, но важно, очень важно о главной цели помнить, понимать ее… Ведь новую жизнь надлежит строить!»

Хаустов рассказывал, с каким интересом слушают его, когда читает своим кружковцам «Искру». А теперь газета давно не поступала, и рабочие все просят прочитать им что-нибудь, пользительное и нужное.

Слушая Хаустова, Анюта разволновалась. После отъезда Герасима она все чаще и чаще задумывалась над этими же вопросами.

— Да, Валентин Иванович, — чистосердечно сказала она. — За хорошую жизнь и свободу надо бороться каждый день, каждый час, и мне невыносимо сидеть дома…

Лицо ее раскраснелось.

Хаустов не знал, как лучше поступить. Им очень нужен человек, чтоб послать за литературой в Саратов. Валентин Иванович выразительно провел рукой ниже подбородка.

— Во-о как нужна нелегалка-то! — вырвалось у него.

— Я съезжу, — сказала Анюта. — Я была в Саратове с Герасимом, знаю город. Есть знакомые…

— Нет, нет! — запротестовал Хаустов.

— Я съезжу, — повторила она, — будто по делам фельдшерской школы. Я ведь слушательница курсов…

Где-то над рекой загремел гром. Вдоль улицы пронеслись хвосты бурой пыли.

Проснулась дочурка. Анюта подбежала к кроватке, взяла Галочку на руки, прижала к себе.

— Тебе нельзя, Анна Алексеевна. У тебя малышка, — покачал головой Хаустов.

— С Галочкой я и поеду. Меньше подозрений.

— Ох, и задала ты мне задачу, на все четыре действия!..

Против доводов Анюты он ничего не мог сказать.

…Анюта ехала в вагоне третьего класса. В открытые окна врывались космы едкого угольного дыма. Было душно, и она платочком протирала потное личико ребенка. А то брала на руки, шла, покачиваясь от толчков, в умывальную, постукивала носком рукомойника, умывала Галочку. Солнце по-прежнему пекло, сухой, горячий и пыльный воздух, казалось, жег стены вагона.

Кондуктор со свистком и длинной латунной цепочкой на груди, уже проходил по вагону, пристально всматривался в подаваемые билеты и щелкал щипцами, оставляя на них контрольный прокол. А мимо утомительно мелькали телеграфные столбы, пробегали станционные здания, разъезды, полустанки.

На коротких остановках Анюта выходила из вагона, покупала у баб на перронах малосольные огурчики, разрумяненные булочки, блины, молоко. Раздавались удары станционного колокола, свистки кондукторов. И снова как бы бежали за поездом леса и степи, притихшие от нестерпимого зноя. Березовая рябь смешивалась с темными угрюмыми елями, чередовалась с клубящимися зеленью тальниками, появлялись и исчезали в далях размытые синевой деревеньки.

…Но вот дорога, наконец, завершилась. В ночь перед приездом в Саратов прошел небольшой дождь, сбил жару, и освеженная земля теперь отдыхала.

С ребенком на руках Анюта вышла из вагона. Все, казалось, идет хорошо. Теперь бы удачно встретиться с Эмбрионом.

Тот был извещен о приезде к нему человека из Уфы. Через знакомую аптекаршу он получил депешу: прибудет Касатка за товарами и нужными лекарствами, которых не хватает в магазине.

Эмбрион — Егор Васильевич Барамзин — в Саратове возглавлял «искровскую» группу. Он знал, за чем едет Касатка, но кто она, эта посланка уфимцев, не представлял. Припомнил всех — Инну Кадомцеву, златоустовскую фельдшерицу Лидию Бойкову, Покровскую, жену Цюрупы — Марию Петровну Резанцеву, наконец, старую народоволку Четвергову — давнюю знакомую Ульянова по Казани, содержавшую в Уфе книжный магазин. Четвергова не могла пуститься в такой опасный в ее возрасте вояж. Уфимские искровцы умело использовали ее книжный магазин в конспиративных целях, и сама хозяйка охотно помогала им.

Скорее всего Касаткой могла быть Резанцева, тесно связанная с социал-демократами. Она хранила у себя марксистскую литературу. Угол Бекетовской и Приютовской улиц, дом Нагаткиной. Этот адрес хорошо известен Эмбриону. Там проживала Мария Петровна. Касаткой могла быть и Кадомцева. Но посылать сейчас человека, связанного со Златоустом, где прошли массовые аресты после расстрела рабочих, значило привлечь внимание полиции, навести ее на верный след. Лидия Ивановна Бойкова — мать троих детей. Она непосредственно связана с подпольной типографией «Девочка». Муж ее, Андрей Петрович, в настоящее время арестован. За ней явно следили. Барамзин перебрал в уме всех знакомых в Уфе женщин, но определенно не остановился ни на одной.

Егор Васильевич сидел у приоткрытого окна, задернутого тюлевой шторой, и смотрел на проходящих пешеходов, отдыхая и дыша посвежевшим, чистым после ночной грозы воздухом. Но вот у парадного крыльца остановилась пролетка.

— Приехали, — донесся басок извозчика, кинувшегося помогать молодой красивой женщине с ребенком. Получив за услуги, он отвесил поклон.

— Премного благодарен, сударыня, — и тут же услужливо бросился за коробкой и баульчиком. Опередив свою пассажирку, он взошел на крыльцо, дернул за ручку звонка.

— Принимайте гостей, — проговорил извозчик, когда в дверях увидел сутуловатого мужчину с опущенными плечами. Анюта должна была сказать при встрече: «Слава богу, добралась счастливо» и спросить: «Дома ли Эмбрион?» Называла пароль она впервые.

— Встречает Касатку. — Это был ответный пароль. Но глаза Эмбриона, прикрытые густыми бровями, продолжали изучать ее.

Анюта облегченно вздохнула.

— Он должен был встретить меня на вокзале.

— Возможно, опоздал к поезду, — пояснил Барамзин и приподнял брови. «Она вполне искренна», — отметил про себя. — Пройдите, пожалуйста, Эмбрион скоро будет…

Анюте представлялась встреча много сложнее, а произошла так просто и естественно. Довольная всем, она повернулась к извозчику:

— Спасибо вам!

— Всегда рады-с помочь. — Он молодцевато вскочил на сиденье, лихо тронул вожжами лошадку.

Взяв коробку с баульчиком, Егор Васильевич окинул взглядом тихую улицу и захлопнул дверь.

За углом извозчика остановил мужчина в соломенной шляпе и в легких, в полоску, брючках зеленоватого цвета. Он попросил подкинуть его до Соборной площади. Пока ехали, разговорчивый пассажир уже знал, что даму с ребенком должен был встретить некий Эмбрион.

— Касаткой, говоришь, назвалась?

— Вроде бы.

— Странная фамилия!

Весело насвистывая, он соскочил с пролетки и уплатил двойную таксу извозчику.