Луи Арагон - Страстная неделя

Нет, на этот раз не ошибка… Слышен шорох, недолгий, но совершенно четкий, нельзя от этого отмахнуться, нельзя сказать себе, что этого нет. Шорох повторяется. Откуда он идет? С площадки лестницы? Снизу? Теодор поворачивается, — из-под двери по полу протянулась полоса света. Кто-то стоит за дверью затаив дыханье, скрипнула половица — несомненно, под чьими-то ногами. Теодор ищет и не может в темноте найти саблю… Ах нет, вот она… Инстинктивно он отвел от нее руку и притворился спящим: он увидел, как дверь медленно-медленно отворяется… полоса света поднимается от пола вверх, вдоль расширяющейся щели, обрисовывается человеческая фигура, рука, держащая подсвечник с зажженной свечой. Теодор смотрит из-под опущенных ресниц, видит Бернара, совсем одетого. Лицо освещено снизу, и поэтому черты его кажутся другими, губы толстые, волосы взлохмачены… Трудно уловить в таком ракурсе выражение лица, зато прекрасно видно, что в правой руке у Бернара седельный пистолет. Теодор замер, весь подобрался и, приготовившись кинуться на него, рисует себе, что будет: положение невыгодное, все, что можно сделать, — схватить ночного гостя за ноги, а дальше что? При свете дрожащего огонька на губах Бернара как будто играет улыбка, и от этого чернее ложатся тени под глазами. А дверь так же медленно движется в обратную сторону, теперь силуэт человека расплывается, суживается, изгибается полумесяцем, тьма густеет, дверь затворяется, свет движется к полу, тускнеет, гаснет. Шаги удаляются. Шорохи затихают, — вероятно, Бернар спускается по лестнице: ступенька — остановка, ступенька — остановка. Свечу, должно быть, задули. Деревянные ступеньки чуть поскрипывают под тяжестью шагов, которые скорее угадываешь, чем слышишь. Спускаются все ниже… Теодор в темноте нащупал саблю и, ощутив холодную сталь клинка, погладил его.

Внизу как будто шепчутся, право, шепчутся, — как же иначе объяснить этот тихий шелест, резко отличный от скрипа, от потрескивания, от шороха? Да, вот сейчас ответили чуть-чуть погромче, чем спросили, — если только тут отвечали и спрашивали. Что же это происходит? Куда пошел Бернар с пистолетом в руке? Самооборона это или намерение убить кого-то? А кто же с ним так тихо разговаривал? Служанка или старик?.. Слух улавливал теперь неуловимое. Честное слово, они спускаются! Хотят убить того юношу с перебитым носом? На ум приходили всякие версии драмы, сменяя друг друга, как комбинации карт в игре. А что, если это их общий заговор против мужа? Убьют Вулкана во сне… Нет. Честное слово, выходят из дому: слышно, как заскрипела входная дверь. Теодор поднялся и с саблей в руке подошел к оконцу, прорезанному в скате крыши, встал на цыпочки, вытянулся как можно больше. Видно небо, невыразимо спокойное, освещенное луною небо с черными и серебряными облаками. Выступ крыши мешает видеть улицу; слышны удаляющиеся шаги; лунный свет широкими белыми и голубыми полосами рассекает незнакомый пейзаж, соседние поля, холмы. Вдруг Теодор, ничего еще не видя, не слыша, почувствовал, что кто-то стоит за его спиной, кто-то опасный, — и мушкетер обернулся, подняв саблю. «Т-шш!» — послышалось в темноте, и кто-то схватил его за руку.

Теодор недолго боролся: он узнал Фирмена, который стоял к нему вплотную и что-то бормотал на своем непонятном наречии. Мушкетер оттолкнул его.

— Что тебе от меня надо, уродина?

Черномазый малый, прижав палец к губам, потянул его за рукав, и они вышли на лестничную площадку, где горела свеча, которую из комнаты не было видно. Объясниться оказалось нелегко! Во-первых, говорить приходилось шепотом, так как Фирмен поминутно махал рукой: «Тише! Тише!» А тут еще его гнусавый и шипящий выговор. Теодор не понимал ни слова. Ясно было только, что пикардиец боится, как бы не проснулся Монкор, не желая посвящать его в свои тайны, а Теодора он просит одеться, взять ружье и следовать за ним, Фирменом…

— Что? Взять мушкетон? Очень мило! Как это я пойду с мушкетоном за плечами? Хватит и сабли. Да наконец в чем дело?

Подручный опять замахал рукой: «Тише! Тише!» Жерико с трудом разобрал в его бормотанье слово «каруль»…

— «Каруль»? Ну и что же? Зачем тебе понадобился король? А? При чем тут «каруль»? Говори.

Оказывается, Фирмен хотел что-то показать мушкетеру. «Ихний Бернар… ихний Бернар…» И когда Фирмен произнес это имя, нельзя было не иочувствовать в его словах, хотя он говорил чуть слышно, глубочайшую ненависть… «Ихний Бернар, да еще приезжий из Парижа…» Ах так, значит, это они вышли из дому и подручный хочет повести Теодора по их следам? Да, да… Пусть господин офицер посмотрит, какими делами они занимаются… Идти в такой час? И все это ради короля?

— Ты, милый мой, что, смеешься надо мною? Наплевать тебе на короля, зачем ты все это сочиняешь?

Теодор схватил Фирмена за руку, тот принялся заверять его в своей честности и шипеть: «Тише! Тише!» — и, морща свой безобразный нос, гнусаво бормотать какие-то слова.

— Ты думаешь, я не разгадал твоей игры? — шепнул ему на ухо Теодор. — Я же видел за столом, как ты смотрел на нее, на свою хозяйку! Ревнуешь, да? Так нечего тебе короля сюда приплетать…

Он взял стоявший на полу подсвечник и, высоко подняв его, взглянул обманщику прямо в лицо. Даже при неверном свете оплывавшего огарка ясно видно было, что малый жестоко страдает, что его гложет ревность, но он боится мушкетера и боится разбудить хозяина и хозяйку, спящих внизу. Он прекратил бесполезные заверения, поняв, что его мнимые заботы об интересах короля — плохой довод: таким способом он не заставит мушкетера выйти на улицу и последовать за ним; он капитулировал и откровенно признался: да, он ненавидит «ихнего Бернара», хочет его выдать и поэтому умоляет господина офицера пойти с ним…

— Да зачем же я стану шпионить за этим юношей? Это, брат, не мое ремесло! Не пойду!

И какое же отчаяние, какая исступленная ярость изобразились на лице Фирмена! Он схватил своего собеседника за рукав, и, удивительное дело, — Теодора вдруг покорило и увлекло безобразие этого лица. Он подумал: «Что это я говорил — Отелло? Нет, это Яго. Настоящий Яго. Вот он кто!»

Затем, осторожно ступая по ступенькам лестницы, привычной только для обитателей дома, он спустился сначала до площадки второго этажа, где «Яго», заслоняя рукой горящую свечу, повернул в коридор, а потом повел его в нижний этаж; надо было нащупывать ногой ступени, которые Теодор недавно видел при отсветах огня, пылавшего в очаге, а потом осторожно пробираться через низкую комнату, хоть и озаренную вспышками догорающих углей, но полную ловушек, которые могли выдать его неожиданным грохотом.

— Ты же не догонишь их, они уже далеко, — шепнул мушкетер Фирмену.

— Не улизнут… Я знаю, куда они пошли!