Александр Струев - Царство. 1951 – 1954

— Пора вставать, матушка, просыпайтеся!

Марфа заворочалась и показала лицо.

— Здравствуй, Наденька, ангела тебе хранителя!

— Как вы спали, матушка?

— Спаси Господи! — отозвалась старушка. — Во снах, милая, вся во снах! Где я только ни была, летала по белу свету, переносилась с места на место.

— Ну и ладненько, — улыбнулась Надя. — Поднимайтеся! Умыться надо, причесаться. Я вам новое одеяльце принесла, а отец Василий подушечку передал.

Здесь, на окраине Коломны, пристроил бывшую узницу местный протоирей, пристроил временно, пока не выхлопочет надлежащие документы, а без документов селить в центре боялся. Ведь если наткнется на немощную милиционер или донесут соседи, моментально выселят молитвенницу из города, а могут за бродяжничество и к ответственности притянуть. Пусть на окраине, под присмотром доверенных людей, месяцок-другой тихонечко поживет.

Марфа села на своей невзрачной постели, свесила не по возрасту крохотные ножки и развернулась к Наде. Лицо ее сияло, и то, что глаза были закрыты, делало лицо это еще более чистым, милым и непорочным.

— Давай умоемся, что ли!

— Вот водичка, я ее согрела, — Надя подставила ближе тазик с теплой водой.

Марфа поболтала в нем рукой и стала умываться, а губы ее шептали и шептали молитвы. Отмаливала она всех заблудших.

Своими маленькими ладошками Марфа аккуратно зачерпывала воду.

Надя хлопотала у печки, но втихаря посматривала на слепую женщину: «Вот же послал Бог нам благодатного человека!»

После умывания заботливо промокнула старушке личико и руки.

— Я тут сухариков ванильных принесла, с чайком покушаем.

— Давай-ка сперва помолимся, если вместе молиться, молитва вдвое крепче станет! — учила старица. — Меня на пол, Наденька, ссади, и на колени, на колени!

Надя бережно перенесла женщину-инвалида на пол, и Марфа начала громко взывать к Господу, отбивая низкие поклоны, и никого, кроме Господа Бога, для нее уже не существовало.

Екатерина Алексеевна устало смотрела в лица прибывших на совещание мужчин: бледные, жалкие, некрасивые! Один был худой и длинный, другой — чересчур полный, соседний — маленький, лысый, сидящий дальше — рыжий. Рыжих Екатерина Алексеевна не воспринимала. Тот, что примостился с противоположного края, впрочем, был ничего, с военной выправкой, голос твердый — председатель Москворецкого райисполкома. Про него болтали, что с женой не живет. Фурцева чуть дольше задержала на нем свои удивительные, с томной поволокой зеленые глаза. Остальных ей даже не хотелось разглядывать. Но кое-кто все-таки вызывал интерес. Перед совещанием кандидат в члены Президиума Центрального Комитета, Первый Секретарь Московского городского комитета партии заметила робкого белокурого юношу, который раскладывал на вытянутом столе зала заседаний карандаши и бумагу. «Новенький, — догадалась Екатерина Алексеевна, — никогда раньше его не видела».

— В итоге, — продолжал докладчик, — проспект, задуманный на месте Большой Калужской улицы, идущий к аэропорту Внуково, превратится в первоклассную скоростную магистраль. На некоторых участках его ширина достигнет 120 метров.

«Как вы мне надоели со своими магистралями, развязками!» — вздохнула женщина.

— У нас получится один из самых широких проспектов Европы, — с гордостью заметил начальник Главмосстроя.

— Значит, к майским Ленинский проспект введем в эксплуатацию? — прервала Фурцева.

— Думаю, да.

— Вы не думайте, товарищ Промыслов, вы точно отвечайте! Если к сроку проспект не закончите, на стол партбилет положите!

По лицу руководителя Главмосстроя стекали крупные капли пота, и архитектор Посохин, сидящий к нему всех ближе, неимоверно разволновался.

— Я такого обещания дать не могу, возникает очень много обстоятельств, которые могут повлиять на строительство и не позволят ввести проспект к назначенному сроку.

— Если к первому мая движение не организуете, тогда все здесь присутствующие партбилеты сдадут! — закончила Екатерина Алексеевна и поднялась из-за стола.

Участники совещания повскакивали с мест. Секретарь горкома покинула зал, за ней торопились удрученные остальные.

— Вот она рубит с плеча! Зима на дворе, как в мороз строить?! — негодовал начальник Главмосстроя.

— У Хрущева семнадцатого апреля шестидесятилетие. Видно, хочет к его юбилею движение пустить, — предположил Посохин.

— Тогда мне хана! — удрученно отозвался Промыслов.

— Собери своих, прикинь, как действовать. Основное-то сделано. Фурцевой главное Никиту Сергеевича по новой дороге прокатить, вот где суть! Разок проедут, а потом хоть целый год недоделки исправляй, — учил архитектор. — Здесь только такой выход. Если движение пустишь, может, и орден дадут, а не пустишь — сам понимаешь!

Они подошли к лифту.

— Я пешком, — сказал Посохин, показывая на лестницу.

— А я на лифте, — уныло отозвался строитель. — Сил нет ходить, всю кровь выпила!

«Интересно, этот же мальчик придет собирать карандаши или припрется неуклюжая толстуха Ира? Б-р-р-р! — передернула красивыми плечами Фурцева. — Ладно, толстая и неуклюжая эта Ирка, так еще за версту потом несет!»

Очутившись за своим необъятным столом, секретарь горкома с облегчением скинула новенькие туфли, освобождая ступни от тесных змеиных объятий. Туфельки эти она приобрела в специальной секции ГУМа, а сегодня решила в них пощеголять. Красивые туфли, стильные, но ногам в них было неудобно. Екатерине Алексеевне туфельки сразу приглянулись: и тем, что каблучок чуть выше обыкновенного, и, конечно, цветом. Необычный был у них цвет, не просто черный, а с легким перламутровым отливом. Взыскательная покупательница перемерила все, что предлагалось, но остановилась на этой симпатичной паре — чуть жмут, но за два-три раза разносятся. Больший размер вообще не годился: при ходьбе лодочка угрожала в самый неподходящий момент потеряться.

«Никак не научимся обувь делать! — пожурила заведующую спецсекцией секретарь горкома. — Женщин надо прихорашивать. Учитесь делать так, чтобы глаз радовался, и чтобы удобно было!»

«Маркирян эту пару шил. У него, сами знаете, обувь, точно игрушка!» — оправдывалась заведующая секцией.

«Надо чтобы не игрушка, а обувь получилась! — уточнила Фурцева. — С виду-то замечательные, а ноге тесновато!»

«Акоп с вас собственноручно мерочку снимет!» — пыталась исправить оплошность директор ГУМа, бросая убийственные взгляды на подчиненную.

Государственный универсальный магазин смотрел фасадом на Кремль. Когда на Красной площади проходили торжественные мероприятия, здание во весь фронт украшали гигантскими плакатами, лозунгами и кумачом. ГУМ стал крупнейшим магазином в стране, а может, и в мире. Торговые, складские и прочие помещения составили более сорока тысяч квадратных метров. Здание изначально задумывалось как торговый комплекс. После Октябрьской революции модный буржуйский магазин разгромили. Тысячи квадратных метров приспособили под административные цели, вместив сюда несметные полчища всевозможных организаций. Несколько лет назад с разделенных немыслимыми перегородками площадей обитателей выселили и принялись с размахом делать ремонт — товарищ Сталин повелел создать магазин-дворец, но до открытия флагмана советской торговли не дожил. ГУМ распахнул двери в декабре пятьдесят третьего.