Александр Струев - Царство. 1951 – 1954

Со временем пионеры превращались в комсомольцев, а комсомолец — это уже цельная фигура, шпану и двоечников в комсомол не берут.

За городом, рядом с лесом, на берегу реки или у берега теплого моря строились пионерские лагеря, детские санатории, чтобы и в каникулы ребенок не был брошен на произвол судьбы, даже в свободное от учебы время находился под присмотром, чтобы рядом стоял старший товарищ — воспитатель, наставник, вожатый, чтобы правильная росла молодежь, политически зрелая. Комсомолу в этом важном деле отводилась особая роль. Ведь комсомольцы — это не беззаботные подростки, это сознательные юноши и девушки, окрыленные идеями коммунизма. Если, как писал классик марксизма, «семья — ячейка общества», то комсомол — ее душа!

В зале комсомольского съезда гремела песня Марка Фрадкина на стихи Евгения Долматовского. Делегаты встали и пели в голос, пели горячо, со слезами на глазах. Подпевал ребятам и девчатам Первый Секретарь Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза Никита Сергеевич Хрущев.

— Все во имя человека, все на благо человека! — звучал с трибуны его зычный голос.

— Если за человеком не ухаживать, как, например, нерадивый садовник не ухаживает за садом, — начал свое выступление на съезде комсомола Хрущев, — то и хорошее дерево начнет чахнуть, вырождаться. Так и человек — если за ним не ухаживать, не следить, не работать с ним, не воспитывать, то и он может отбиться от своих, испортиться, запаршиветь, и его можно будет безвозвратно потерять. А упустить молодежь всего страшнее. С подрастающим поколением надо усердно работать, ведь старикам никакие курсы не помогут сделаться лучше. Если у парня к семнадцати годам нету партийности, нету идейности, значит, уже не будет. Как говорят, школа дает знания, а ума не прибавляет. Наша задача — сделать так, чтобы в сердце молодежи звучала симфония социализма, вспыхивала неукротимым огнем! Наши наследники должны с молоком матери впитывать любовь к партии, к идеям социализма! А Родина, родная Коммунистическая партия взамен дадут все!

Алексей Аджубей тоже сидел на съезде, он присутствовал здесь в качестве собственного корреспондента «Комсомольской правды». Его, еще вчера неприметного журналиста, узнавали, с ним начинали здороваться, ведь поговаривали, что скоро он станет хрущевским зятем. В ответ Алексей Иванович дружелюбно улыбался, доброжелательно отвечал на рукопожатия. В буфете к нему подошел заведующий Отделом ЦК по агитации и пропаганде, главный редактор газеты «Правда» Дмитрий Федорович Шепилов, пожал руку.

— Завтра зайди! — сказал он.

Шепилов ушел, а его место заняли директор ТАСС Мохов и секретарь Московского горкома комсомола Кочемасов. Поговорив с этими большими людьми, Алексей Иванович подтянулся и стал уже не так подобострастно кивать в ответ, понимая, что и он теперь кое-что значит.

Большая проблема была поселить Марфу в Коломне. Несмотря на то, что освободившиеся по реабилитации люди стали возвращаться из лагерей и ссылок, отношение к ним в органах внутренних дел менялось плохо — преступник и есть преступник.

— Почему здесь? На каком основании?! — грубо спрашивал младший оперуполномоченный, командующий пропиской. — Где направление на работу?

— Сегодня освобожденные, а завтра снова в тюрьму! — рычал начальник Коломенской милиции. Но кое-как, через его родную мать, тайную прихожанку отца Василия, уговорили не препятствовать Марфе в проживании в городе. Загвоздка была в паспорте, который обязывали получить.

Паспорта людям впихивали насильно. От паспортов народ бежал, как от огня. Ведь, собственно, зачем понадобился в Советском Союзе паспорт? Вовсе не затем, чтобы удостоверить чью-то личность, и не для того чтобы ехать за границу, а затем, чтобы еще крепче держать человека на аркане, так сказать, прибить, приварить к конкретному месту, исключая всякую возможность самодеятельности.

С 20-х годов люди свободно разъезжали по стране: взял справку с места жительства или работы — и езжай на все четыре стороны! Справка удостоверяла личность, по справке можно было купить билет на поезд, на пароход, перебраться в другой район, город, поступить в учебное заведение, устроиться на работу. Справка отвечала на любые вопросы, и получить ее не составляло труда, всегда можно найти подход к председателю сельсовета, домоуправу или кадровику на предприятии — распил бутылочку и — поезжай куда хошь! Уедешь проведать двоюродного братишку, застрянешь на месяцок-другой и — ничего! А если и вовсе не воротишься — никакого казуса не случится, обустраивайся на новом месте. По подобным нехитрым документам можно было прекрасно существовать. Именно в них, в этих неказистых бумажках, иногда не имеющих печати, и заключался подвох: ведь людей надо учитывать, человек должен находиться на отведенном ему месте: а тут — как попало документы раздают! Вот и стали вводить паспорта. Гражданин, получивший паспорт, уже не мог воспользоваться примитивной справкой, никто ответственность на себя за такую бумажку не брал, а если без надлежащего документа утопаешь — считай, преступление свершилось, ведь в паспорте совершенно четко обозначено место твоего пребывания — штемпель несмываемыми синими чернилами определял территорию человеческой принадлежности.

Всем в СССР командовала прописка. Паспортный стол, ее оформлявший, вел учет работоспособных мужчин, женщин, инвалидов, пенсионеров, детей, подростков, учитывал состав семьи, жилплощадь, военнообязанных. Паспорт содержал сведения о судимостях; взглянул кадровик в документ и понял — этот сидел, и покачал головой, ему на ответственную работу идти не положено: «Ненадежного человека в начальники не берем!» Каких только секретов не приоткрывал прописной учет.

За нарушение паспортного режима, за самовольное отлучение из родимой местности, равно как и за прогул работы, грозила тюрьма. Поэтому тихо сидел в коммуналке рабочий, затаился в покосившейся избушке пропитой озлобленный крестьянин, крестьянам же многострадальным, с паспортом или без паспорта, дороги из деревни не было. В селе о паспортах и не помышляли, потому как деревня, словно капкан, попал туда — значит сиди вечно! И не надо было в деревне держать свору соглядатаев: засыпая, ты что-то себе надумал, а проснулся — и уже вся деревня об этом знает! — а значит, никакого секрета от милиции в сельской местности не получалось. Так на кой черт бумагу марать? Пусть живут в деревнях, как всегда жили, согласно переписи, а значит, никуда с родимого места не денутся! Собственный дом и жена с детишками служили крестьянину надежным якорем. Вот и не рыпались. Лишь молодые люди, отслужив армию, кто показал себя там с лучшей стороны, получали возможность уехать в город учиться, а после следовали согласно распределению. Так попадали крестьянские дети в большие и малые города. Лишь этим путем возможно было улизнуть на волю.