Александр Струев - Царство. 1951 – 1954

Тело Иосифа Виссарионовича бесчувственно покоилось на диване и остывало. Маленков чуть заметно повеселел.

— Отмучился! — произнес профессор Лукомский.

Светлана стояла белая, как лист бумаги, за все время она не проронила ни слезинки, не вымолвила ни звука.

Как только Сталин умер, Берия, не взглянув на прежнего господина, умчался в Москву.

— Надо бы вызвать на «ближнюю» членов Президиума, — предложил Хрущев и вопросительно посмотрел на председателя правительства.

Маленков пожал плечами — кто теперь сюда поедет? Зачем? Это было уже неважно. Сталина, отца народов, гения, пророка и вершителя человеческих судеб не существовало. Маленков монотонно расхаживал по комнате и явно хотел поскорей исчезнуть. Он тяготился этим местом, стремясь навсегда распрощаться с ним, забыть неприветливый дом, его непредсказуемого, подозрительного владельца. Георгий Максимилианович уселся напротив Хрущева. Со всех сторон раздавались всхлипы, рыдания обслуживающего персонала, который беспрепятственно подходил к покойнику. Хотя все форточки и даже некоторые окна распахнули и сквозняк чуть ли не гулким ветром гулял вокруг, создавалось впечатление, что в сталинском доме нечем дышать.

В комнату, где лежал покойник, набилось полным-полно народа — и охрана, и обслуга, и медработники. Люди толпились рядом с низеньким диваном. Мертвеца даже не прикрыли простынкой. Профессиональным движением Лукомский закрыл неприятно выпученные остекленевшие глаза.

Сталина уже не оберегали, не охраняли, не обмирали в его присутствии. Вокруг ходило множество незнакомых людей, кто-то искоса поглядывал на сидящую в стороне его худую, некрасивую дочь. Было интересно запомнить ее, Светлану, чтобы потом в подробностях рассказывать друзьям, соседям и знакомым содержание этого ужасного весеннего дня.

Валерия Алексеевна Маленкова с важным видом сидела напротив Нины Петровны. Подруги пили чай.

— Теперь все будет по-новому, — важно рассказывала Валерия Алексеевна. — Многое после Сталина предстоит переиначить.

— Видать, время пришло, — отозвалась Хрущева. — Мой только и твердит, что надо в корне жизнь менять!

— В корне, Нина, ничего не поменяешь, не так просто!

— Мужья разберутся! — отмахнулась Нина Петровна.

— Нет, мой без меня не проживет, я его голова!

— Ты умная, ты ректор, а я — больше по хозяйству.

— Теперь мне придется на всех приемах бывать, по командировкам с ним ездить.

— Помогай, помогай!

— Придется из института уходить.

— Как так?

— А что? — вскинула брови Маленкова. — Институт я на первое место вывела, пойди, поищи такой!

Валерия Алексеевна основательно расстроила Московский энергетический — на Красноказарменной улице высились монументальные корпуса, дом для преподавателей, студенческое общежитие. Она приглашала на работу ведущих профессоров, словом, создала серьезнейшее учебное заведение. За целеустремленность, безапелляционность и резкость Берия прозвал ее «Жандарм в юбке».

— У меня не только студенты обучаются, у меня науку вперед двигают! — продолжала ректорша.

— Не представляю, как ты справляешься!

— Все, Нина, хватит! Учебный год доведу и — прощайте.

— Жалко. Мне удобно, что ты там ректором, знаю, что мой Сережа не беспризорник.

— Какой он беспризорник, он наш лучший ученик! О нем в МЭИ легенды ходят.

От гордости за сына Нина Петровна покраснела:

— Весь в отца! Переживаю я за детей!

— А кто не переживает? — Валерия Алексеевна насупилась. — У нас тоже сплошные нервы, волин бывший звонить наладился. «Как ты себя чувствуешь? — спрашивает. — Я по тебе скучаю!». А у Волечки уже муж другой! А тот звонит себе, ни стыда, ни совести! И все под предлогом с ребенком общаться. Игоречек его знать не хочет, дедуля ему отец! Дочь, дуреха, слушает, отвечает. Я однажды трубку выхватила и прямо закричала: «Чего звонишь?! Чего тебе надо?!» А он: «У меня сын растет! Если что, я в суд пойду!» Такого негодяя еще поискать! Наглый, дерзкий, делает вид, что до сих пор в Волечку влюблен! Я уже хотела Георгию нажаловаться, но тут Сталин умер. Теперь-то звонить бросит, испугается, ведь Георгий Максимилианович стал председателем правительства! — самозабвенно проговорила Валерия Алексеевна.

— А может, пусть позванивает, все-таки он отец?

— Твоей Иришке мать часто звонит? — недовольно нахмурилась Маленкова.

— Вообще не звонит.

— А стала бы названивать, да в дверь стучаться, посмотрела б на тебя!

— Я б ее на порог не пустила!

— Так вот!

— Иришка думает, что она наша с Никитой Сергеевичем дочка.

— И правильно думает, и не надо разубеждать!

— Леонид погиб, когда ей два годика было, а Любу в тюрьму забрали.

— У тебя с Иришей все ладненько, а этот нахал танком прет! Ну я ему задам! — пригрозила Маленкова. — Вы к нам в гости в воскресенье собираетесь?

— Так похороны сталинские!

— Позабыла совсем!

— Как похоронят, так и приедем.

Никиту Сергеевича назначили председателем Государственной похоронной комиссии, никто бы лучше не справился с организацией таких ответственных похорон. От военных Булганин прикомандировал к Хрущеву маршала Василевского, от госбезопасности прибыл генерал-полковник Серов, от Совета министров явились заместитель управляющего делами Смиртюков и небезызвестный референт Феоктистов, который занимался лишь двумя делами: похоронами и елками. В шутку его называли главным елковедом страны. Это он лазил по сугробам и выбирал в окрестных лесах самые пушистые и нарядные деревья, чтобы на Новый год украшать ими Кремль, госдачи и квартиры руководства, ведь не может же, новогодняя елка у председателя Совета министров быть общипанная, неказистая?!

И в организации похорон цены Феоктистову не было. Спецморг и Новодевичье кладбище были целиком его вотчиной. Все ритуалы он знал наизусть: кто, где стоит; кто, когда, куда идет; кто за кем говорит; кому какой церемониал положен; в которой газете печатать некролог и кому его подписывать; и с местами на кладбище — это только к Феоктистову. Ясно, что на похоронах Сталина он оказался на вторых ролях, но даже у Сталина без его эрудиции не обошлось, по существу, Феоктистов, был здесь первым помощником. По утвержденному сценарию, который подготовил опять-таки Феоктистов, должны были происходить прощание и похороны. На этот раз все шло гладко, только вот никто не ожидал столь безумного наплыва народа, который с момента скорбного сообщения, прибывал и прибывал в город.

— Скорей бы с ним, с бесом, закончить! — в телефонном разговоре не сдержался Берия.

— Всему свое время! — заметил Никита Сергеевич. — Народа море, куда ни поеду, толпы.