Александр Струев - Царство. 1951 – 1954

Нина Петровна жарила на кухне пироги, сама жарила, никого помогать не допускала. Никита Сергеевич ел их с пылу с жару, пышные, горячие. Он уселся на табурет перед кухонным столом.

— Хороши, ох, хороши! — нахваливал отец.

Маленький Илья сидел напротив и болтал ногами.

— Илюшенька, ты пирожка будешь?

Сын потянулся за румяным пирожком, но потом отдернул руку.

— Нет, не хочу!

— Попробуй, объедение!

— Ладно! — согласился малыш. Ему только-только исполнилось пять лет.

— Смотри, не обожгись! — предупредил Никита Сергеевич, проглатывая очередной пирожок. На этот раз попался с яйцом и зеленым луком. А были с мясом, с ливером, с квашеной капустой — словом, ешь и ешь!

Лучше, чем Нина Петровна, никто пирожки не готовил, ни один повар. Маруся и Тоня, помощницы по кухне, ушли, чтобы Никите Сергеевичу не мешать. Масло на сковороде дымилось, и вся комната пропахла жаром и пирогами. Папа и сын пристроились с краю стола, там, где обычно любила присесть домработница Фрося и, отдуваясь, прихлебывать из стеклянной банки чаек. Она всегда наливала чай в полулитровую банку, потом от души подслащивала, а уж затем — пила.

— Не могу больше, Нина, наелся до отвала! — поглаживая себя по животу, вздохнул Никита Сергеевич. — Пойду, полежу.

— Лучше бы погулял!

— Можно. Пойдешь со мной, Илюша?

— Я с мамой буду.

— Здесь жарко и душно! — сманивал отец.

— Не пойду!

— Как знаешь! — Никита Сергеевич потрепал сынишку по кудрявой головке и направился к дверям.

— Не простудись, на дворе холодно! — предупредил мальчуган. — Меня сегодня в шарф замотали. Он колючий, всю шею исколол!

— Я тоже шарф повяжу, — пообещал Никита Сергеевич.

— Когда выезжаем? — вдогонку спросила Нина Петровна.

— В половине десятого.

Новый год условились встречать в Кремле, там должны собраться все члены Президиума Центрального Комитета. В Кремль позвали маршалов Жукова, Конева, Буденного, министра госбезопасности Серова и главного редактора газеты «Правда» Шепилова.

— Детей берем?

— Обязательно!

— Им со стариками скучно не будет?

— Не будет! — за всех ответил Илюша. — Кремль с башнями, со звездами!

Перед прогулкой Хрущев разложил новогодние подарки. Старшему, Сергею, он приготовил наручные часы с зеленым циферблатом, Первого Московского часового завода — не часы, а загляденье, двести сорок три рубля за них уплатил.

— Не хуже заграничных! — залюбовался отец, завел часы, выставил время и положил в оригинальный металлический футляр в виде цилиндра. Жене на новогодний праздник приобрел флакончик духов «Красная Москва» с тонкими золотистыми узорами на фиолетовом стекле, дочкам предназначались крохотные сережки-калачи, их упрятал в шелковые мешочки. На сережках Нина Петровна настояла. Последнее время Хрущевы чаще стали появляться на людях, и супруга выпросила для дочерей скромные золотые украшения. Глава семейства недовольно пыхтел:

— Мещанство, что придумала!

— А бесконечные пиджаки с рубашками — не мещанство?! — Хрущевский гардероб был забит до отказа.

— Купим! — уступил Никита Сергеевич.

Маленькому Илюше был уготовлен плюшевый мишка. Подарки Никита Сергеевич уложил в сумку, чтобы раздать в Новый год.

На прогулку Никита Сергеевич взял Сергея.

За окном лютовал мороз, днем столбик термометра показывал минус двадцать пять, а ночью опускался за тридцать. Отец и сын двинулись по заснеженной аллее, обсаженной елками. Елки были громадные, разлапистые. Снежинки в свете фонарей сказочно переливались. Где-то в вышине белела загадочная луна и бисерными точками отчетливо проглядывали далекие звезды. Волшебно зимой, особенно в Новый год! Снег хрустел под ногами. Так со скрипом и топали по дорожкам.

— Быстро время летит, ничем его не удержишь, ни руками, ни приказами! Удивительная вещь время, неслышное, неуловимое, идет себе и не возвращается, проскакивает сквозь нас, а мы стареем, вот его очевидный след. Что это — время? — загадочно проговорил Никита Сергеевич. — Жалко, я ученым не стал, а то бы этим феноменом, временем, занялся.

— Пространство и время — неразделимые категории, — обстоятельно заметил сын-студент.

— Ка-те-го-ри-и! — нараспев повторил Никита Сергеевич. — Пространство еще как-то вообразишь, линейкой померяешь, а вот время, можно сказать, из области неведомого!

Мороз крепчал. Хорошо, что отец с сыном утеплились: под пальто были толстые свитера, под свитерами плотные майки, шею прикрывали шерстяные шарфы, руки спасали от мороза меховые варежки, а ушанка из ондатры, неприхотливой водяной крысы, обитающей в ледяной воде, не давала подморозить голову. Пушистые уши шапок-ушанок отец и сын предусмотрительно опустили. В такой амуниции мороз нипочем. На худосочных юношеских усиках Сергея от дыхания оседали крошечные капельки, которые тут же превращались в льдинки. Время от времени парень отогревал заиндевевшие усики ладонью.

Экзамены за первый семестр Сережа сдал досрочно. Целеустремленный рос, не шалтай-болтай! Отец поддерживал в сыне стремление к знаниям. Когда-то Хрущев и сам хотел стать инженером, это был предел мечтаний молодого рабочего Юзовской шахты, где прошли шесть лет его самостоятельной трудовой жизни. За эти шесть лет Никита Сергеевич сделался первоклассным мастером, жалованье получал, равное жалованью дипломированного инженера, но на инженера так и не выучился, с образованием вышел совершеннейший провал. До шахты он пас коров, а в перерывах посещал церковноприходскую школу.

Получив самые примитивные знания, Хрущев отправился добывать хлеб насущный. Некогда, да и не за что было учиться. После свержения самодержавия, с приходом к власти большевиков, шустрый, схватывающий на лету, улыбчивый парнишка вступил на руднике в большевистскую партию и скоро был избран секретарем. Инициативный, исполнительный, вежливый, аккуратный, он не злоупотреблял спиртным, за дело переживал, был открытым и дружелюбным. Партийное начальство в лице Лазаря Моисеевича Кагановича приметило боевитого секретаря, приблизило, и в 1935 году, с должности заведующего орготделом Киевского горкома Никита Сергеевич поехал в Москву, слушателем Всесоюзной промышленной академии при ЦК ВКП(б). В Академии штудировали труды основоположников коммунизма Маркса, Энгельса, Ленина, видных большевиков Молотова, Бухарина, Рыкова и, разумеется, Генерального Секретаря Центрального Комитета Иосифа Виссарионовича Сталина. Учение о классовой борьбе легло в основу хрущевского образования. На труды классиков марксизма-ленинизма в Академии делался особый упор. В Промакадемии, как и на руднике, Хрущева избрали партийным секретарем, а парторганизацию Академии курировал непосредственно товарищ Каганович, которого из Украины перебросили на Москву.