Александр Струев - Царство. 1951 – 1954

— Идет коза рогатая за малыми ребятами! У-у-у, забодаю, забодаю! — басил он и щекотал малыша.

Карапуз хохотал и старался обеими ручонками не пустить, оттолкнуть от себя злую козу, которую изображал раскрасневшийся, развеселившийся дядя Коля.

— Растет Илюшка! — заметил маршал.

— Растет! — довольно произнес Хрущев, раскачивая мальчика на коленках.

— Идет коза рогатая! — снова заводил Николай Александрович, на этот раз превращаясь в козу сам, выставив на голове два рожка из указательных пальцев и, мыча, двигаясь на малыша.

Илюша пуще прежнего заливался хохотом, изо всех сил отталкивая «рога». К компании подошел Каганович.

— Первый раз такой Новый год! Первый раз дышу полной грудью! — проговорил он. — Как я вас люблю, ребята! Тебя, Никита, и тебя, Николай!

— Мы тебя тоже любим, Лазарь! — принимая рукопожатие, ответил Булганин.

Никита Сергеевич держал мальчонку на коленях. Илюша норовил дотянуться ладошкой до присмиревшего дяди Коли, который только что с удовольствием мычал и бодался.

— Ты, Лазарь Моисеевич, на нас не обижайся, ежели что не так! — примирительно сказал Хрущев.

— За что обижаться? Сам знаешь, что пережили! И вы, ребята, на меня зла не держите, извиняюсь за плохое!

— Мы зла не держим, — добродушно ответил Булганин.

— Не злопамятные, — дополнил Хрущев.

— Пошли к Маленкову, — поднимаясь с места, предложил Каганович.

Не выпуская Илюшу, Хрущев обхватил свободной рукой Кагановича, тот навалился на Булганина.

— Наш парово-о-оз вперед лети-и-т! — запел Никита Сергеевич.

— В ко-о-мму-у-не остано-о-вка! — подтянул Лазарь Моисеевич.

Булганин зацепил Микояна, тот Ворошилова, Ворошилов потянул Валерию Алексеевну, она подхватила своего Георгия Максимилиановича, Маленков поймал Нину Петровну, и живая цепочка, пританцовывая и подпевая, окружила Молотова с Полиной Семеновной.

— В лесу родилась елочка, в лесу она росла! — пел Маленков.

— Зимой и летом стройная, зеленая была! — распевали товарищи.

Оркестр подстраивался под танцующих. Артисты Шульженко и Отс в два голоса подпевали новогоднюю песню.

— И вы к нам! — выкрикнул Николай Александрович и поманил в хоровод Клаву Шульженко. Она поспешила схватить под руку красавца Отса, втискиваясь между Булганиным и Хрущевым.

Хоровод кружился по Георгиевскому залу. Дети вклинились между взрослыми, хохотали, пели, хлопали в ладоши. Верочка Булганина держала за руку мужа, а другой рукой — Раду Хрущеву. Света Молотова сжимала запястье Эллочки Жуковой, а сам маршал, размахивая руками, пританцовывал в конце.

Булганин пошел вприсядку, Ворошилов хохотал, Маленков аплодировал, Фурцева кокетливо поглядывала на мужчин, остерегаясь попасться на глаза взыскательному Никите Сергеевичу.

— Уф! — отдуваясь, проговорил Хрущев, заваливаясь на стул. Всю песню, не жалея ног, он отплясывал с маленьким сыном.

— Пап, пойдем танцевать! — умоляла кареглазая Иришка. Ей очень хотелось побеситься с отцом.

— Иду, дочура, иду! — отозвался Никита Сергеевич, схватил Иринку, и они сломя голову помчались к остальным.

— А-а-а! — врезаясь в толпу, выкрикивал Хрущев. — Мы к вам!

В центре зала кипела игра, в которой участвовали поголовно все.

— Море волнуется раз! Море волнуется два! Море волнуется три! Морская фигура, на месте замри! — и взрослые, и дети замирали в причудливых позах. На этот раз считала Полина Семеновна Жемчужина и, как только ее полный грудной голос замирал, все с криками бросались врассыпную.

Весело, ох весело в Кремле! Каганович бегал за ребятней и никак не мог угнаться. Маленков, высоко подняв руки, изображал дерево, на него нацепили бумажные листья и он, качаясь из стороны в сторону, показывал налетевший шквальный ветер.

— Ураган начинается! — как оголтелый кричал Петенька Шепилов, и детвора с криками пряталась кто куда. Спасаясь от урагана, ребятня забивалась под неприступный праздничный стол и оттуда, через щелки в складках скатерти, осторожно выглядывала наружу, где страшная буря пыталась унести на край света дерево-Маленкова.

— Кончилась буря! — кричал Вано Микоян.

Могучее дерево-Маленков замирал, прекращая раскачиваться, дети мигом выбирались из-под стола и с громким улюлюканьем неслись к нему. Победой считалось дотронуться до исполинского дерева первым.

— Я в лесу, я в лесу! — заливалась звонким голоском Алеша Микоян.

И лесом, и деревом был все тот же неустрашимый перед ветрами и грозами Георгий Максимилианович.

— До Нового года осталась одна минута! — перекрывая голоса, выкрикнул Хрущев.

— Наливайте! Скорее наливайте! — потребовал Ворошилов. — Давайте проводим старый год, чтобы никогда его не вспоминать! Чтобы все зло ушло! Скорее, скорее!

Официанты стали разливать вино.

— Пусть плохое останется в старом году! — выкрикнул Каганович.

— Вы что стоите, а ну за стол! — распорядился Булганин, приглашая к столу музыкантов, певцов, официантов, всех, кто находился рядом. — Подсаживайтесь, давайте, давайте!

— Прощай, 1953 год! — взмахнул рукой Молотов и крепко обнял любимую супругу.

— Прощай, зло! — прошептал Никита Сергеевич.

— Внимание! — воскликнул Микоян.

На Спасской башне переливчато, знакомым на весь белый свет перезвоном запели куранты. Куранты отыграли мелодию и стали ритмично отбивать наступивший час. Бум! Бум! Бум! — разносилось над Красной площадью. Двенадцать ударов, двенадцать мгновений, и нет больше сурового, одна тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Люди замерли, слушая этот протяжный бой. Вот и смолк последний удар, который означал, что старое время закончилось и с этого мгновения, пошло, побежало, понеслось по миру, полетело во все концы, новое время — прощай, пятьдесят третий год! Прощай!

— С Новым годом! С новым счастьем!

Взрослые стали целоваться. Маленков растроганно заморгал.

— Новый год, даже не верится! — всхлипывал он, обнимая жену и пожимая руки Булганину и Молотову. — С Новым, 1954 годом! С праздником! Будем жить! Будем жить!

Все расселись за стол, усадили рядом артистов, обслугу, охранников и выпили.

— Друзья! — обратился к присутствующим Никита Сергеевич. — Предлагаю этот тост поднять за нас, за нашу дружбу и за наше единство! Давайте жить, уважая друг друга. Давайте не размениваться на мелочи, на низости. Друзья, я вас люблю! За нас, за нас!

— И мы тебя любим, Никита! — откликнулся Булганин.

— Будьте здоровы и счастливы! — продолжал Хрущев. — Будь здоров, Вячеслав Михайлович! — он потянулся и чокнулся с Молотовым. — И ты, Лазарь Моисеевич! И ты, Георгий Максимилианович! И все вы, ребята, ваши близкие и дети!