Серо Ханзадян - Царица Армянская

Каранни поцеловал ей руку.

— О умница моя, сестричка, украшение прекраснейшего, богопрестольного

города Куммахи. Ты и здесь будешь чувствовать себя в объятиях добра и

света. Будешь окружена любовью. Будешь жить в этой священной Айраратской

земле, подобно богине Атик, которая, не ведая смерти, именно через смерть

вечно жива.

Брат и сестра долго беседовали. Но она так и не спросила, кто

предназначен ей в мужья, есть ли у него еще жены и сколько их. Что

спрашивать, решение принято волею богов. В этом мире и пчела не сядет на

цветок, не будь на то воли богов.

Каранни еще раз обнял сестру и покинул ее.

Придя в лагерь, где уже установили его шатер, он собрал совет

старейшин. Пригласил также и горнового. Тот пришел празднично одетый.

Каранни отметил, что горновой ко всему еще и хорош собой, и вид у него

очень мужественный. Надо надеяться, что сестра не будет в обиде.

— Я исполняю свое обещание, горновой! — торжественно заговорил

царевич. — Сестра моя, которая волею богов и по моему желанию станет твоей

женой, уже прибыла.

Горновой опустился на колени и трижды отбил земной поклон.

— Но, получая мою сестру, ты всех остальных своих жен посадишь под

замок и забудешь, что они у тебя были!

Горновой опять молча поклонился.

— Отныне, — продолжал Каранни, — я объявляю тебя членом царской

семьи, царевым зятем!

И это уже было неожиданным не только для горнового, но и для всех

собравшихся на совет в шатер престолонаследника. Каш Бихуни рукой придушил

кашель в горле, а Артит Арар невольно заскрипел зубами.

— Что, родоначальник Артит Арар, может, я неправое дело вершу?

— Абсолютно правое, государь! — поспешил заверить Артит Арар. —

Твоими устами глаголят боги!

Горновой не осмелился поднять головы. От волнения он весь был в

испарине и словно грезил. Голос престолонаследника доходил до него как

сквозь стену.

— Твое место отныне второе после Артит Арара, слева от него. Ты

великий мастер своего дела. Но хоть и связан теперь с родством с царским

домом, по-прежнему подчинен Артит Арару. Да будет так!

— Да будет так! — повторили все хором.

Каранни подозвал своего писца, велел ему вписать горнового в царский

род.

«По воле отца моего, царя земли нашей и войска, посредника между

мирскими и небесными силами, по воле единого и всесильного в небесах бога

Мажан-Арамазда и богоподобного в миру царя Уганны да будет так!»

Писец выводил медным резцом на вощеной доске то, что диктовал ему

престолонаследник, а Каранни вдруг словно услышал голос вещающего

Таги-Усака: «Боги-звезды да сотрут в памяти людской и имя и род того, кто

воспротивится твоей воле! Да уйдет в землю и корень и семя его, не зная

воскрешения! Боги-звезды благословляют все твои деяния!»

Хорошо бы, если так...

Престолонаследник приложился к грамоте своим перстнем-печаткой. За

ним то же самое сделали родоначальники.

— Да будет так!..

Все обнялись и расцеловались с горновым. Каранни приказал своим

слугам облачить его в подобающей члену царской семьи дорогой хитон и

подпоясать алым кушаком.

Свадебный обряд состоялся в тот же день, по-царски пышный и щедрый.

Каранни подарил сестре полсотни рабов.

— А ты жаден и скуп, — сказал Каш Бихуни Артит Арару.

— Почему? — поразился Артит Арар и со зла чуть не бросил ему в лицо

слово оскорбления, но вовремя удержался, вспомнив, что верховный

военачальник из числа самых приближенных царевых людей. — Скажи, почему

так считаешь?

— Престолонаследник уже столь длительное время находится в твоих

владениях, а ты не преподнес ему ничего стоящего. Это по меньшей мере

удивительно, и у него есть все основания внутренне вознегодовать.

Все, что Артит Арар съел и выпил за этот день, стало вдруг ему

поперек горла. И хоть он сейчас ненавидел Каш Бихуни, но, понимая весь

ужас своего незадачливого промаха, взмолился, схватив его за пояс:

— Помоги, брат мой, подскажи, что мне подарить престолонаследнику,

особенно в такой день?

— Ну, — пожал плечами Каш Бихуни, — во всяком случае, что-нибудь

очень значительное из своих богатейших владений. Вспомни, что в других

провинциях царскому дому принадлежат те или иные запасы недр, скажем,

каменная соль, нефть и разное другое.

Артит Арар с отчаянием взирал на Каш Бихуни.

— Так что же мне-то преподнести ему, чтобы было достаточно весомым?..

— К примеру, медеплавильни Мецамора, Нахичеван со всеми его

окрестными землями, нефтеносный Басиан. Не так уж это и много, но...

Престолонаследник человек сурового права, не забывай об этом.

Артит Арар почувствовал себя вконец ограбленным. Но другого пути не

было, и он вынужден был последовать совету верховного военачальника,

который скорее имел силу приказа. На следующий же день, когда знать снова

собралась в застолье, он при всех объявил, что дарит престолонаследнику

Каранни и царице Мари-Луйс мецаморские медеплавильни, весь Нахичеван и

нефть Басиана.

Каранни хитро подмигнул Каш Бихуни, мол, я доволен тобой, мудрец.

Тут же была составлена дарственная грамота, подкрепленная подписями и

печатями.

На рассвете следующего дня Каранни, попрощавшись с сестрою и зятем,

двинулся в путь к горам Сисакана.

* * *

Весна миловала.

Пышно цвел шиповник. В Нерике установилась жаркая погода.

На площади перед храмом толпилось великое множество армян и хеттов,

прибывших на поклонение. И жрецов тут было — армянских и хеттских — тоже

видимо-невидимо, несколько сотен. Они все сгрудились перед самым входом в

храм бога Шанта и ждали, когда начнется обряд.

Арванд Бихуни и Кама Вараш были облачены в одинаковые хитоны. У

армянского жреца расчесанные на прямой пробор длинные космы спадали на

плечи. Борода у него завивалась. Великий жрец хеттов был обрит наголо.

Каменного идола в образе бога Шанта вынесли из храма и водрузили на

возвышение. Белые глазницы его двигались. И весь он время от времени тоже

вращался...

А толпа на площади все увеличивалась. Из ближних и дальних домов и

улиц шли и шли местные жители-армяне. Иные были в белых хитонах, с

зелеными венками на головах. Юноши играли на свирелях, на лирах. Рабы

звенели цепями, опутывавшими их ноги и руки. Они все были обриты, но на

макушке у каждого оставался нетронутым клок волос. Им не разрешалось

украшать себя ивовыми ветками, петь и играть на каком бы то ни было

инструменте. Было в толпе и множество жриц в красных хитонах. У каждой на

шее висел небольшой сосуд со священной водой, чтобы опрыскивать ею