Серо Ханзадян - Царица Армянская

— Ты очень завидный мужчина, Арбок Перч. Кроме супруга, никто и

никогда не пил из моего кубка. А тебя я, вот видишь, жалую. Из чувства

искренней любви и приязни. И знай, раз твои губы касаются кубка богоравной

царицы, ты удостоишься быть среди бессмертных, когда окончится твоя земная

жизнь. Утешайся этим... И еще знай, что я не имею намерения мешать твоим

деяниям, но скорблю, что им не суждено сбыться... Я люблю тебя, мой раб,

ведь со дна жизни вон куда тебя вытащила. И эта любовь моя... Только моя.

Арбок Перч взял протянутый ему кубок и поцеловал царице руку.

Она сгребла в ладонь его шевелюру и воскликнула:

— Пей и проси кровожадную богиню Эпит-Анаит, чтоб вела тебя к

исполнению твоих желаний. Цель твоя уже близка, скоро торжество... Уже

сбывается... Вот оно — в руках...

Никто не заметил, как царица извлекла из складок своего одеяния

небольшой кривой кинжал.

Мари-Луйс рывком притянула к себе Арбок Перча и одним ударом отсекла

его буйную голову...

Горячая кровь брызнула на хлеб.

Наступило утро.

* * *

Весть о бесславной смерти Арбок Перча пришлась по душе Таги-Усаку.

Один соперник пал. Остается еще...

Имя второго Таги-Усак и мысленно не мог произнести, так велик был

ужас от своей дерзости.

Мари-Луйс уже вернулась из Хагтарича в столицу и, казалось, живет

спокойно, повседневными делами и заботами двора.

Таги-Усак, сменив свое жреческое облачение на светскую одежду,

привычную для былых времен его жизни, направился к царице с визитом.

Войдя к ней, он низко и почтительно поклонился.

— Значит, вернулась, божественная. Приветствую тебя!..

— Как видишь, вернулась. С чем приветствуешь-то?

— С тем, что ты уже здесь, что разделалась со своими врагами. Я

восхищен твоей решительностью. Арбок Перч представлял большую опасность

для престола и для твоего царственного супруга.

Таги-Усак хотел было поцеловать царице руку, но она убрала ее и резко

сказала:

— Лобызай мне ноги!

Он снова смиренно опустился на колени и коснулся губами носка ее

обуви.

— Ты, я вижу, тоже вернулся?..

— Я пришел, чтобы испросить у тебя благословения... Сообразно твоему

желанию...

— Мое желание заключается в том, чтобы ты впредь не показывался мне

на глаза.

— Понимаю, — сказал он в ответ. — Таково желание царицы,

сокрушительницы врагов, жестокой правительницы. Но по-иному думает

Мари-Луйс — женщина. Другими чувствами полнится твое сердце, твоя плоть,

твоя душа!..

— Прекрати!

— Ничего ты не в силах утаить от меня, — продолжал Таги-Усак. — О

женщина, несчастное существо, восседающее на троне, ничего ты не

скроешь!..

— О богиня Эпит-Анаит! — воскликнула в свою очередь Мари-Луйс — И

зачем ты только вселила в меня эту слабость!

— Твоя слабость от твоей человеческой сути. Не сердись, что отвечаю

вместо богини, к которой ты обращала свой вопрос. И еще осмелюсь сказать,

моя царица, что эта твоя слабость прекрасна и чиста, как воды Евфрата на

заре...

Мари-Луйс долго была словно в дурмане. Но, придя наконец в себя,

предложила Таги-Усаку сесть. Он опустился на низкую тахту против высокого

кресла, в котором восседала царица, и показал ей маленькую лепную

статуэтку, не больше чем палец.

— Вспомни, великая царица, этого божка, — сказал он тихо. — Ты

подарила мне его, когда еще не была царицей Так вот он, твой бог, глаголет

моими устами, что следует положить конец нашим страданиям.

Мари-Луйс долго смотрела на статуэтку.

— Удивляюсь, зачем ты хранил это бездушное творение.

— Из любви к тебе, о Мари-Луйс.

— Ко мне?!

— Из любви к моей царице...

— Вот так-то! И всегда ты обязан говорить только так.

Вошла прислужница и, поклонившись, пригласила к завтраку. Мари-Луйс

поднялась и сделала знак Таги-Усаку, чтобы следовал за ней.

Они вошли в большой зал. По обе стороны от входа тянулись ряды

тяжелых колонн. А противоположная относительно двери стена сплошь была

увешана изображениями богов и священных животных.

Царица пригласила Таги-Усака за небольшой столик.

Они поели, выпили пива, и после затянувшегося молчания царица вдруг

сказала:

— Говори же, Таги-Усак.

— Да нечего мне сказать.

Мари-Луйс сердито глянула на него.

— Так уж и нечего?.. Есть, безбожная душа. Наверняка есть. И я даже

догадываюсь что. Да, да. Почитатель богов зла! Знаю, как ты, в надежде

облагородить свою нечистую кровь, чего только не делал, чтобы обрести мою

близость, близость возлюбленной дщери богини Эпит-Анаит. Но это тебе уже

никогда не удастся. Потому что хоть ты человек и ученый, и по моей воле

свободный, к тому же верховный жрец царского дома и усыпальницы царей, но

был и останешься рабом. Слышишь, рабом!..

Таги-Усак покрылся холодным потом. Ужасно было то, что сейчас с ним

творилось. Он безмолвно наблюдал за царицей, за ее смятенностью, за тем,

как она менялась в лице. Понимал, что все это — следствие пережитых

страданий и ужасов, и жалел ее. На борьбу с многобожием сила у нее есть,

но во всем другом она бессильна, как бессилен всякий обыкновенный человек.

Мари-Луйс воззрилась на него своими огромными горящими очами.

— Ты безучастен и печален, друг мой?

— Не более обычного, царица.

— Да нет, и этого тебе не утаить. Но о чем печалишься? Что воды наши

отравлены, птицы больше не поют или девушки разучились целоваться?..

Таги-Усак молчал и с горечью думал, что напрасно он пришел сюда.

А царица вдруг, словно ее подменили, сделалась, как в былые времена,

мягкой и ласковой и тихо заговорила:

— Против судьбы не пойдешь. Черная болезнь всеядна и живуча. Я вот

вырвала ее из сердца, кинула в огонь, а она и там ожила. Колдовство, да и

только... Чуется мне, грядет какое-то несчастье. Не видать нам безоблачных

дней. Богиня Эпит-Анаит, верно, нашлет на нас новое испытыние... Ты тоже

предчувствуешь это, друг мой Таги-Усак?

Он внимательно посмотрел на нее:

— Предчувствую, царица...

И гнетущая боль снова объяла его: сказать или не сказать, зачем он

пришел?!

— Я ценю твою откровенность, — услышал он снова голос Мари-Луйс. —

Однако, являя собой благородство и мудрость, ты умеешь сдерживать свои

чувства. Но временами эта сдержанность становится невыносимой...

Таги-Усак с надрывом промолвил:

— Что ты от меня хочешь, великая и могущественная царица?

— Милосердия... Но не того, что дается твоими амулетами... На уме у

тебя не то, что ты изрекаешь. Смотри, сейчас я молю о милосердии, а может

случиться, отсеку его...

— Как отсекла голову Арбок Перча?.. — усмехнулся Таги-Усак и решил,

что он скажет, зачем пришел сюда, как бы это ни было жестоко и гибельно. —