Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874—1883

– Не смейте так говорить, – Шнейферов ударил кулаком по столу, – не смейте марать мое имя нелепыми подозрениями.

– Почему же подозрениями. Вы же приехали не сегодня утром, а вчера вечером, это установлено моими агентами.

– Вы правы, я соврал вам.

– Я знаю и знаю, что ложь, сказанная один раз порождает новую, так что теперь мне хотелось бы услышать правду, ибо от нее зависит ваша жизнь.

Шнейферов задумался, посмотрел в глаза Путилина.

– Вам, как я понимаю, неизвестно, где я был вчера вечером?

– Пока нет, но дело времени и я буду знать, что вы от меня скрываете.

– Тогда я выбираю камеру. – Генрих Карлович опять поднялся, – мне более добавить нечего.

– То есть вы подтверждаете, что вчера вечером были в своей квартире?

– Ваше право так думать. Больше вы от меня ничего не узнаете.

– Господин Шнейферов, вам хочется прослыть убийцей молодой женщины и пойти на каторгу, если вы не виновны?

– Я готов на такие жертвы.

– Самопожертвование не всегда таковым является. Таким образом вы покрываете убийцу. А он будет насмехаться над вами, прочитав в газете, а процесс будет громким, что за его преступление пошел на каторгу невинный, взявший на себя весь грех преступления.

– Ну и пусть.

– Это похоже на мальчишескую выходку, Генрих Карлович.

– Ведите меня в камеру.

– Я понимаю. честь дворянина не позволяет сказать, что вы были у дамы, притом замужней.

Шнейферов вцепился в край стола.

– Ну, уведите меня, уведите, мне нечего больше вам сказать.

– Я не понимаю вас.

– Если вы так хорошо все знаете. То отчего меня мучаете. Да я был у дамы, но не смею назвать ее имени, не смею. Можете, хоть на миг представить это или вам обязательно надо с ней поговорить. Чтобы она подтвердила, что я был у нее. Лучше каторга, чем бесчестие. Все, я устал и не хочу больше с вами разговаривать.

– Ваше право…

Но через час пришлось господина Шнейферова вести, но не в допросную, а в кабинет Путилина, где Иван Дмитриевич, хотя и выглядел усталым с осунувшимся лицом, но вполне бодрая улыбка скрасила его губы.

– Господин Путилин, я же вам сказал, что более с вами не намерен разговаривать.

– Не стоит злиться, Генрих Карлович, я вынужден просить вашего прощения. Ибо Наталия Федоровна…

Шнейферов пронзил Ивана Дмитриевича таким взглядом, что тот невольно втянул голову в плечи и на секунду умолк.

– Наталия Федоровна подтвердила ваши слова…

– Я ничего не говорил, – взвизгнул пронзительным голосом титулярный советник.

– Да, не говорили, но нетрудно было найти извозчика, которого вы наняли и который запомнил дом, к которому вас подвозил, так что не стоило делать тайн из того, что мы могли узнать.

– Но вы узнали это не от меня, – настойчиво повторил Шнейферов.

– Да, не от вас, но потеряли много драгоценного времени благодаря вашему упрямству, простите, благородству.

– Надеюсь, никто не узнает о Наталье Федоровне?

– Мы тоже умеем хранить чужие тайны.

– Честь имею.

После ухода Шнейферова наступила тишина. Было два подозреваемых и не осталось ни одного. Надо было начинать с нуля. Положим, что Генрих Карлович не имел связи с Анной и не допускал мысли и. если он так ревностно охранял имя замужней женщины, готовый последовать на каторгу, лишь бы не открылась его тайна, то в самом деле, рассуждал Путилин, он не имел никакого отношения к ребенку, которого носила под сердцем Анна. Тогда выходит, что надо искать мужчину, имевшего связь с Сергеевой. Если сам хозяин не имел и такой, то кто мог знать? Кого из родственников имела в столице Анна? Если не родственников, то знакомых и уже через них пытаться узнать тайну, унесенную Сергеевой в могилу. Далее, может быть, жильцы флигеля кого—то видели раньше, ведь приходил же кто—то к ней. Не святой же дух, в самом деле. Стоит хорошо пораспрашивать, потом дворник, наверняка, должен кого—то видеть, для такой цели он и поставлен, чтобы посторонние не имели возможности ходить там, где им вздумается. Следующее, начал Иван Дмитриевич, но размышления были прерваны стуком в дверь.

В кабинет вошли чиновники по поручениям – Иванов, Евсневич, Лерман, последним, как всегда Миша Жуков.

Иван Дмитриевич предложил вошедшим присесть и, когда умолк скрип стульев, произнёс:

– Каковы, господа, соображения по делу в Морском Училище? Подозреваемые благополучно перешли в разряд свидетелей, итак.

Иванов, как самый старший и по возрасту. и по чину, щипал ус и не собирался первым что—то говорить.

– Хорошо, нам известно, что Анна Сергеева была убита в двенадцать часов, к тому же ждала ребенка, как определил доктор, четыре—четыре с половиной месяца. Можно предположить, что соблазнитель или любовник, как хотите его называйте, живет недалеко, иначе Шнейферов бы знал об отлучках прислуги, к ней никто не приходил, таково условие приема в служанки. Теперь будут соображения? Убийца ходит по земле, а два человека, да, господа, два человека лишены права на жизнь ударом ножа.

– Я думаю. Снова надо начинать с флигеля, – подал голос Иванов, – дворник, жильцы. Могли они видеть или слышать, наверняка, разговаривали с Анной. Мне кажется, надо начинать с тех краев.

– Иван Дмитрич, – сказал Жуков, мне кажется, что мы зря не проверяем Лютого, то есть Николая Митрофанова, он же был в то время, когда было совершено убийство двумя свидетелями и оба в один голос утверждают, что видели его.

– Ты прав, но к нему вернемся позже, тем более, что он просто, появился не в нужном месте. Доктор же сказал, что руку убийца повредил при ударе, свежий след. Затянется и тогда нам трудно будет что—либо узнать.

– Но все—таки Лютый…

– Жуков, – прикрикнул Путилин.

– Хорошо, – успокоился Миша, – живет неподалеку, повредил руку. Не густо, не находите?

– Возможно.

– Господи. – вскочил Иван Дмитриевич. – ну конечно же. Живет рядом, практически в двух шагах, порез на руке, оттого и руки в карманах и не совпадает время встречи, то есть узла в руках Митрофанова не видел. Все сходится. Миша, когда ты показывал фотографическую карточку. про узел говорил?

– Возможно, но точно не помню.

– Василий Андриянович, Миша и Лерман, вы со мной и поживее.

– Куда едем?

– К Шнейферову.

– Но он же…

– Все разговоры потом, сейчас же во флигель Морского училища.

– Оружие…

– Берите.

Два экипажа неслись по большой Морской, распугивая людей. а Иван Дмитриевич постукивал тростью по плечу извозчика и торопил, словно минута опоздания стоила чьей—то жизни.

Выскочили из экипажей и быстры шагом вперед, только возле флигеля Иван Дмитриевич остановился.

– Так. – произнёс Путилин, – где живет господин Семушкин?

Жуков указал на дверь рукой, Иван Дмитриевич позвонил.