Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель

– В тёмном коротком пальто.

– Какого цвета и насколько короткое?

– Тёмное, кажется, чёрное, заплаты на локтях, а короткое, словно с чужого плеча.

– Понятно, говори, дальше.

– Бородка такая короткая, – мальчик показал на своём лице, – чёрная. Он улыбался и я увидел, что передних зубов у него нет. А вот ещё что, – обрадовался Голубев, в шапке потёртой он был, я удивился, на улице жарко, а он в шапке. Спарится можно.

– На ногах что было?

– Кажется, сапоги, пыльные, грязные.

– Больше ничего не припомнишь?

– Нет.

– Из жильцов или прислуги никого не встретил.

– Нет, только, – мальчик умолк.

– Говори.

– Мне показалось, что кто—то этажом выше из квартиры вышел.

– Благодарю, Александр.

– Извините, – покраснел мальчик.

– Что?

– А вы вправду найдёте преступника?

– Обязательно, – сказал Орлов, уже выходя из тесной каморки.

Орлов поднялся этажом выше. Две двери напротив друг друга, на обеих таблички, первая гласила «Иван Иванович Филин», вторая – «Профессор Василий Семёнович Семёнов».

Штабс—капитан нажал на кнопку новомодного электрического звонка, ожидая резкого звука изнутри, но в квартире продолжала стоять тишина. Василий Михайлович нажал ещё раз, с тем же успехом. Только после этого раздался щелчок замка, и на пороге возникла низенькая фигура женщины с лоснящимся, словно намазанным жиром, лицом и не очень довольным видом.

– Что вы трезвоните? – женщина вытирала руки о фартук. – Никого нет.

– А ты кто?

– Кухарка, – теперь на лице женщины появилось удивлённое выражение.

– Вот что, кухарка, я – полицейский и веду следствие, – голос Орлова, хоть и звучал глухо, но с жёсткими нотками, – поэтому мне надо задать тебе несколько вопросов. Кстати у кухарки есть имя?

– Дарья я.

– Позволишь, Дарья, войти?

– Будьте любезны, – женщина ступила в сторону, давая пройти в коридор сыскному агенту, – следуйте за мной, – и провела штабс—капитана на кухню, – нам запрещено заходить в хозяйские комнаты.

– Вот что, Дарья, хозяева давно отъехали?

– С утра.

– Далеко?

– Нет, на лето дом выбирать.

– Так, – штабс—капитан с пониманием кивнул головой, – значит, ты почти, что весь день одна.

– Да.

– Ты сегодня выходила куда—нибудь?

– Нам запрещено.

– Дарья, я же не пойду докладывать господину Семенову, мне правда нужна.

– Выходила, – после некоторого времени, расцепив сжатые до белизны губы, кухарка произнесла, – я к сестре ходила, она далее по улице в услужении.

– Когда уходила или пришла никого из посторонних не встретила?

– Я по лестнице вниз шла, мне на встречу мужчина поднимался.

– Знаешь его?

– Откуда? Но раньше не видела такого, в драном пальто, словно с чужого плеча.

– С чужого?

– Маловато ему оно была, да и на рукавах заплаты притом белыми нитками шитые.

– Может лицо приметила.

– Не очень чтобы, – Дарья снова начала вытирать о фартук и без того чистые руки, – лицо такое, круглое, но щеки впалые, под глазами черные круги, словно он ночью не спал, либо пьянствовал.

– Что—нибудь приметное было? Борода там? Родинки? Шрамы?

– Не, я б сразу испугалась, а борода вроде и тёмная, а вроде и нет. Такая какая—то грязная, да и сам он видно давно не мылся.

– Глаза? Нос? Брови?

– Вот глаз я и не видела, он опустил голову и смотрел в ступеньки, когда я проходила рядом. А шапку я заметила, в старой котиковой и до того потёртой, что проплешины виднелись.

– Ну, хотя бы борода большая?

– Нет, нет, обычная.

– На ногах что надето было? Сапоги? Туфли?

– Кажется, сапоги, да, да, сапоги, я ещё подумала, что как это его наш Савельич в дом пустил.

– Савельич?

– Да дворник наш.

Под описание незнакомца могли подходить почти половина столичных жителей, проживающих за Обводным каналом, Петербургской стороне, Озерках. Бороды носят почти все, в стоптанных грязных сапогах тоже все, пальто? Это не примета. Василий Михайлович остановился на лестнице. Можно поговорить с родными купца, но что от них узнаешь? Если враги у Фуфаева есть так не из голодранцев же? Хотя что в столице не творится, намедни на Охте такого же купца зарезал грузчик за недоплаченный рубль. Надо будет зайти после новой беседы с дворником.

Савельич, как назвала дворника Дарья, стоял на том же месте, где и оставил его с полчаса тому штабс—капитан.

– Прохлаждаешься, – строго сказал сыскной агент, дворник вздрогнул и чуть было не выронил из рук метлу.

– А?

– О чем задумался, голубчик?

– Ваше Благородие!

– А ты кого ждал? – так и не дождавшись ответа, Василий Михайлович продолжил, так вот, расскажи мне, голубчик, кого ты видел выходящим из дома и как он выглядел. Только чур, не врать, я же не собираюсь твоему хозяину…

– Хозяйке, – тихо дополнил Савельич.

– Пусть будет хозяйке, доводить до сведения, что некий Савельич плохо выполняет свои обязанности. Я вполне ясно выразился?

– Так точно, – опять Савельич вытянулся, как на параде, только теперь крепко держал метлу.

– Вот и договорились, – Орлов по панибратски похлопал дворника по плечу, – и кто вышел из дома?

Савельич тяжело вздохнул, опустив вниз взгляд.

– Я бросился было за ним, но он так рванул, что куда там мне.

– Где ты стоял?

– Вон там, – показал рукой, – он вышел…

– Кто он? – нетерпеливо перебил сыскной агент.

– Я его ранее раз—два видел, но тогда он пьян был и я его в дом не пустил. Как оборванца впустить, мне место дорого.

– Когда он приходил?

– В точности не скажу, но месяца два—три тому.

– Что я должен из тебя щипцами вытягивать каждое слово, – нервически засопел Василий Михайлович, – кто? К кому приходил? Зачем?

– Вот зачем не имею возможности знать, а вот к кому, имею догадку.

– Так говори.

– К купцу нашему и приходил.

– Это в точности знаешь?

– Никак нет, догадку имею.

– Поясни тогда.

– Ну, к кому он мог приходить? Не к профессору же Семенову или господину Филину, тот в министерстве служит, потом господин Петров, тот опять же в университете. Остаётся только купец Фуфаев, он со всяким сбродом дело имеет.

– Вполне возможно.

– Дак и незнакомец в пальто потёртом, в заплатах, сапоги, наверняка, с полгода ваксы не знали. Шапка когда—то дорогая была, котикова, а ныне потёртая, как у последнего босяка.

– Голубчик, ты его признаешь?

– Коли увижу, – дворник искоса поглядывал на Василия Михайловича.

– Далее.

– Назвался Егором.

– И почему ранее молчал?

Савельич молчал, потупив взор.

– Куда, говоришь, он побежал?

– Туда, – дворник указал рукой в сторону Фонтанки.

– Смотри мне, если что утаил, – погрозил пальцем Василий Михайлович и направился к набережной, там должен находиться пост городового.