Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель

– Хорошо, – Миша снял несуществующую пылинку со своего рукава, – не припомнишь четвёртое число?

– Четвёртое? – Городовой почесал затылок. – У меня все дни, как один, не запомнишь, что вчера—то было, не то, что неделю тому, – пожаловался полицейский.

– Может быть, все же попробуешь вспомнить?

– Четвёртого дождя не было случаем?

– Нет.

– Вот беда, все едино, так говорите четвёртого.

– Здесь должны проходить два молодых человека. Один в гимназической форме, второй в тёмном пальто, пробор вот так, – Миша показал рукою.

– Ваше Благородие, если б мне ранее сказали, я б проследил, а так… Больно уж времени прошло, не припомнить, – посетовал городовой.

– Если б, – усмехнулся Миша, – я б у тебя о них не спрашивал, сам бы все знал. Вот, – сыскной агент обрадовался, – их ещё экипаж или коляска ждала. Может их запомнил?

– Экипаж? – Полицейский снова почесал затылок, при этом сдвинув фуражку на лоб. – Может и стояла? Да разве всех упомнишь?

– Вспоминай, голубчик, вспоминай, неужто совсем обеспамятовал? Ты не столбом здесь поставлен пугать обывателей.

– Вот если б примету какую.

– Примету… Два барчука, один в гимназической форме, с меня ростом, второй в тёмном пальто, светлые волосы, брови черные.

– Не припомню, вы бы, Ваше Благородие, у артельных извозчиков поинтересовались бы, что стоят на следующем перекрёстке, вот они ужасть, как чужих не привечают, может они что видели.

– И на том спасибо, братец.

Миша направился к следующему перекрёстку, где стояли местные извозчики, объединённые в артель, не допускающую на свою территорию чужих. Но и они разочаровали помощника начальника сыскной полиции, мол, ничего не видели и не слышали, что ежели барчуки на своём экипаже прикатили, так не их дело до этого, вот ежели кто шнырять стал в поисках пассажиров, то здесь другое дело. Тогда бы, наверняка, запомнили этого извозчика, и ребра в точности бы намяли. А так.

Миша в расстроенных чувствах остановился на перекрёстке Воскресенского проспекта и Кирочной улицы, можно, конечно, пешком до Знаменской площади и там по Невскому до Большой Морской, но, по чести говоря, не было особого желания идти целую версту. Хотя погода радовала не только взгляд расцветшей зеленью, но и тело теплом, Жуков решил взять экипаж и с комфортом доехать до сыскного отделения. Все равно ничего заслуживающего внимание узнать не удалось, словно бы и не ездил на Сергиевскую. Найти экипаж, на котором уехали Мякотин и незнакомец, не представляется возможным, это как искать маленькую иголку в безлунную ночь в разбросанном по двору сене. Неизвестны приметы ни извозчика, ни экипажа, ниточка расследования порвалась, может быть, и можно потом связать в узел и продолжить идти по ней, подобно Ариандровой нити.

Город продолжал жить размеренной жизнью, повозки, груженные товаром, сеном, экипажи, уносящие заносчивых гвардейских офицеров и свысока взирающих на обывателей чиновников, кареты с гербами на дверцах, в своих чревах скрывающих дворян знаменитых фамилий. Торговцы шныряли с деревянными коробами, наполненными штучными товарами, некоторые начинали с маленьких улиц нахваливать носимое, а потом ходили по дворам, вызывая интерес мещан.

Губернский секретарь Жуков более устал от бесплодных разговоров, нежели от физического состояния. На плечи давила неопределённость в расследовании, хотелось, конечно, удивить Ивана Дмитриевича новыми сведениями, но, увы, таковые пока отсутствовали. Даже, по чести говоря, не хотелось возвращаться в сыскное отделение с пустыми руками, складывалось в голове Миши впечатление, что он зазря получает жалование, только и ходит за призраками преступлений, как ни пытается, то все одно, догнать не в силах.

Вот бы опять, как в том деле об фальшивых паспортах. Тогда Миша пришёл по какой—то незначительной надобности в 2 участок Московской части и там обратил внимание на паспорт, выданный Ольвиопольским мещанским старостою на имя Файнштейна, явленного из дома господина Финогенова, что на Коломенской улице.

Жуков внимательно посмотрел на документ и пришёл к заключению, что подписи писаря и старосты поставлены одною рукой, только человек их поставивший сделал неудачную попытку изменить почерк.

Миша взял из участка паспорт и отправился на указанную квартиру, находившуюся на нижнем этаже.

Дверь открыл мужчина средних лет с густою чёрною бородою, постриженной лопатой, и прямыми волосами, закрывавшими лоб.

– Могу ли я видеть господина Файнштейна?

– Да, – ответствовал мужчина и в глазах мелькнул огонёк беспокойства, – это я, что вам угодно?

– Даже так, – Жуков смерил мужчину внимательным взглядом, от которого хозяину стало неуютно и даже перехватило дыхание, – Миха, если ты отрастил волосы и обзавёлся бородою, думаешь я тебя не признаю?

– Я – не он, – заикаясь произнёс мужчина, названный Михой.

– Ты меня так у порога и станешь далее держать? – Помощник Путилина не обратил особого внимания на бормотание мужчины.

– Заходите, Ваше Благородие, – сдался Миха, решив, что отпирательство может дорого ему обойтись.

Комната была небольшой, но уютной. Вроде бы и вещи простые на шкапу, столе, но говорящие, что без участия женской руки не обошлось.

– Миха, ты меня знаешь, я, как и Иван Дмитрич пустых обещаний не даю, – Жуков без приглашения отодвинул стул от стены и сел, положив ногу на ногу.

– Знаю, – виновато сказал мнимый Файнштейн.

– Когда мы в последний раз виделись?

– Четыре года тому.

– Я не выказываю своего интереса по поводу жизни, что ты там совершил на твоей совести, но теперь ты просто обязан мне рассказать, при каких обстоятельствах ты приобрел паспорт и кто его написал, я же со своей стороны сделаю все, чтобы ты понес маленькое наказание за проживание в столице по чужому виду.

– Я…

– Миха, могу тебя уверить, что по суду более трёх—четырёх дней ты ареста не получишь.

– Я, – снова начал мнимый Файнштейн.

– Миха, ты уже забыл, что полагается по девятьсот семьдесят седьмой статьи Уложения?

Мужчина тяжело вздохнул.

– Михал Силантич, обещайте мне, что не дадите меня в обиду, и я устрою, что тот самый писец выпишет паспорт и вам.

– Ты можешь на меня положиться.

Жуков, хоть и имел доверие к Файнштейну, но все—таки взял его с собою, чтобы самому переодеться в крестьянское платье. Через час они вернулись на квартиру Михи, там уже была и женщина, с которой Файнштейн сожительствовал. Её—то он и послал за писцом.

– Смотри, если что, – предупредил Жуков.

– Да я, ни в жисть, – положил руку на грудь мужчина, – мне и четырёх дней ареста хватит.

Через полчаса явился толстый господин маленького роста, с отёкшими щеками, раскрасневшимися быстрой ходьбы. Из—под серого картуза, с черным пятном на козырьке, выглядывали две косицы, наподобие кабаньих клыков. Отвисший подбородок поддерживал накрахмаленный воротничок и кожа толстым слоем лежала на нем. Господин цепким взглядом только скользнул по Мише. Но тут же составил впечатление об этом молоденьком пареньке, приехавшем в столицу на проживание без документа.