Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель

– Благодарствую.

– Давно в столице? – Спросил начальник сыска.

– Так вчерась поздно приехамши?

– По делам или как?

– По этим, как его, – собеседник сморщил лоб, вспоминая слово, – кормическим.

– Чем занимаетесь?

– Ась?

– Торгуете или финансовой части?

– Торгую.

– Каким товаром?

– Сеном, пашеницей, мясом, помаленьку всем.

– Понятно, а что ж во Пскове торговля не идёт?

– Во Пскове? – Удивился задержанный.

– Да, во Пскове.

– Дак, не шибко, выгоду блюсти, однако, надо, вот и приходится разъезжать да крутиться.

– Не без этого, позвольте полюбопытствовать, много ли ездите и куда?

– Да всё по питербурхской губернии.

– Кстати, с кем вы сегодня утром были?

– Со знакомцем.

– Как кличут вашего знакомца?

– Не знаю, – пожал плечами Елисеев, сжал губы и произнёс, – так мы только утром и познакомились.

– Так как его кличут

– Вы всегда останавливаетесь, будучи в столице, у госпожи Верёвкиной?

– Где?

– У госпожи Верёвкиной?

– Нет, только у Матрёны.

– Понятно, а вы не задумывались, почему вас задержали?

– Вот—вот, голову ломаю, а понять не могу.

– Скажите, Егор Тимофеевич, это ваш паспорт? – Путилин поднял со стола толстую бумагу.

– Само собой, мой.

– Может поясните, отчего в паспорте вы именуетесь Спиридон Иванович, а вы представились Егором Тимофеевичем?

– Так я, – у задержанного спёрло дыхание, но что он начал открывать рот, как выброшенная рыба на землю.

– С кем вас всё—таки задержали?

Елисеев опустил голову, видимо, не знал, что отвечать, не обо всём поведал ему Полевой.

– Так с кем? Если утром познакомились, так имя знать должен?

– Запамятовал я.

– Хорошо, но кто вы – Спиридон Иванович или Егор Тимофеевич?

Задержанный только сопел и теребил полу пиджака.

– Я, – начал он и поднял глаза на Путилина, потом отвёл в сторону, – зовите, как хотите.

– Э—э—э, так не пойдёт, – Иван Дмитриевич поднялся с кресла и прошёлся по кабинету, – вы ж не собака безродная, чтобы имени не иметь. Вот я и спрашиваю, как вас величать? Видимо, к паспорту вы, господин хороший, не привыкли, так что обращаться к вам буду – Егор Тимофеевич. – Елисеев молчал, только играл желваками, – узнать вашу фамилию и откуда вы родом тоже не составит труда. Приметы ваши известны, тем более, что, – Иван Дмитриевич позволил себе улыбнуться, – вы вот передо мною сидите. Время у нас есть, а вам его будет достаточно для размышления о жизни. Я не спрашиваю, чем вы хотели заняться в столице, мне и так это понятно, но, как говорится, сколько верёвочке не виться, кончик всё равно покажется.

Путилин, заложив руки за спину, медленно прохаживался по кабинету. Нога отпустила, боль была не такой сильной, как прежде, вот и воспользовался минутой такого затишья.

– Так и будете, господин хороший, молчать?

– Дак, – задержанный смотрел на свои руки, – всё одно докопаетесь, слыхивал я про вашу службу.

– И от кого, позвольте полюбопытствовать?

– Разве ж важно, – тихо говорил Елисеев, – земля слухами полнится.

Путилин сел на кресло и положил на стол руки.

– Вы правы, так, как вас зовут?

– Василий Михайлович, – молчавший дотоле Миша, наконец разорвал нить молчаниятолько в в коридоре.

– Вижу по виду, что—то тебя, Миша, гложет, ну, рассказывай, – штабс—капитан пристально смотрел в глаза Жукову, – не тушуйся.

– Да я, – начал было Путилинский помощник, но опять умолк.

– Так какая светлая мысль посетила молодую голову? – Без каких—либо колкостей в голосе произнёс Орлов самым серьёзным тоном.

– Есть кое—что, – то ли не хотел озвучивать Миша, то ли, в самом деле, стеснялся, – но сперва хочу кое в чём убедиться сам.

– Твоё право, – пожал плечами штабс—капитан.

– В котором часу прибывает в отделение Венедикт Мякотин?

– Е—е—е—если—и—и, – Василий Михайлович тянул слово, – первым пароходом, то я думаю в полдень, если вторым, то в час пополудни.

– Хорошо, – пробормотал Жуков и глаза затуманились в предчувствии решения задачи расследования, которая который день не даёт покоя.

– Так что ты задумал?

– Да проверить кое—что надо, – уклонился от ответа Путилинский помощник.

– Ну, смотри, – добродушно сказал Орлов и направился отправлять в Кронштадт телеграмму.

Вечером Мария Алексеевна прочитала телеграмму Венедикту, который насупился и наотрез отказался ехать в столицу, отговариваясь тем, что в прошлый раз натерпелся в анатомическом при опознании брата. Женщина всхлипнула и, прижимая руку с платком к сухим глазам, повышенным тоном запретила сыну даже думать, что он не поедет.

– Поедешь, – добавила она, – вдруг новые известия, которые нельзя доверить почте.

– А как же гимназия?

– Я напишу письмо инспектору, – подвела черту под разговором госпожа Мякотина.

Венедикта в столице никто не встречал. Юноша не стал тратить деньги на извозчика, а направился до сыскного отделения пешком, решив сэкономить выданные матушкой деньги, благо было недалеко. Именно по этой причине появился в дверях полицейского участка не в полдень, а в половину первого.

Статский советник Степанов с раскрасневшимся лицом выговаривал Жукову за то, что тот обещал задержать Еремея Петровича не более, чем на пять минут, а прошёл почти час и если через четверть часа лицо, которое хотел показать Миша, не появится, то он удаляется, ибо надо ехать на службу.

Путилинский помощник, не менее покрасневший, нежели статский советник, безропотно выслушивал стенания последнего и совсем был не рад такому повороту событий. Про себя честил и себя за столь рискованное предприятие, и статского советника, трясшего своей бородой, и опаздывающего Венедикта. Уже готов сдаться, когда, наконец, в сыскном отделении появился Мякотин—младший.

– Ничего сказать не могу, хотя, – задумался статский советник, – определённо похож, – и так прошептал прямо в ухо Жукову, который не выдержал такого измывательства, а поморщился от шипящего голоса, но в глазах, тем не менее, загорелись не толькоогоньки, но и нескрываемое удивление.

– Скажите, так похож или нет?

– Определённо, – видимо слово было из наиболее употребляемых Еремеем Петровичем, – я его узнал бы из тысячи таких же, но…

– Господин Степанов, – нервничал Миша, так вы узнали или нет?

– Считайте, что узнал.

– Ошибки быть не может?

– Юноша, – нотки снисходительности звучали в голосе государственного чиновника, – ошибиться может каждый, ибо правильно говорит народная мудрость, не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.

– Благодарю, господин Степанов, за помощь и надеюсь, я не слишком обременил вас ожиданием?