Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель

На лице сотрудника ателье появилась слащавая улыбка.

– Здравствуйте, господа! Чем могу помочь?

– Здравствуй, голубчик! – на губах Миши появилась не менее слащавая улыбка.– Нам бы Константина Александровича.

– Сию минуту, как прикажете доложить?

– Михаил Силантьевич Жуков.

Молодой человек наклонил голову и удалился.

Через несколько минут в комнате появился собственной персоной господин Шапиро, сквозь не застёгнутый пиджак виднелся округлый живот с толстой золотой цепочкой часов, шедшей от пуговицы к кармашку. Голубые глаза загорелись, Константин Александрович вытянул вперёд руки.

– Мишенька, сколько лет, сколько зим! Наконец, ты посетил наше заведение, – руки фотографа вцепились в плечи Жукова. – Какое лицо, какое лицо, вот мы его и запечатлим на вечные времена.

– Константин Александрович, – Миша попытался выскользнуть из рук господина Шапиро, но это было сделать не так просто. Несмотря на малый рост, фотограф обладал большой силой.

– Не говори ни слова, – левая рука Константина Александровича высвободила Мишино плечо, вторая не ослабляла хватки, словно хозяин боялся, что посетитель ускользнёт. – Обещаю, что портрет выйдет в наилучшем виде.

– Константин Александрович, я не один, – сыскной агент показал рукой на Венедикта и красноречиво посмотрел на фотографа, который в ответ легонько кивнул, что, мол, понял.

– Так, так, – господин Шапиро подошёл ближе к юноше, посмотрел с одной стороны, на два шага отступил, – что ж, хорошо. Прошу следовать за мною.

Через час в Мишином кармане пиджака лежала фотографическая карточка Венедикта Мякотина. Жуков время от времени проверялправой рукой, не исчезла ли она вместе с запечатлённым на ней юношей, направившим свои стопы в Кронштадт.

Константин Александрович придержал сыскного агента за рукав, когда тот собрался покидать ателье, и с обидой в голосе прошептал:

– Мишенька, не ставь меня более в неловкое положение, хотя бы заранее предупреждай о таких визитах.

Теперь дело оставалось за малым. Миша взял пролётку и, поторапливая извозчика, словно тот рядом с лошадью побежит и скорости прибавит, направился на вокзал. Первым делом надо было найти кондуктора, в чьём вагоне достославная троица доехала до станции Лигово, потом… далее Жуков загадывать не стал, а потирал ко всему прочему руки от предчувствия маячившей впереди разгадки Мякотинского убийства.

Сыскному агенту невероятно повезло, кондуктор был на службе и согласно расписанию отправлялся в нужную Мише Стрельну.

Едва взглянув на фотографическую карточку, кондуктор сразу же сказал:

– Ентот один из трёх был, ентот.

– Точно он? – Настаивал Миша, протягивая вновь карточку кондуктору, который нахмурился и с показным раздражением произнёс:

– Да что я человека вспомнить не могу, чай память у меня огого, – и тут же прикусил язык, сконфуженно улыбнулся, поняв, что нельзя разговаривать так со столичным щёголем. Ещё, не дай Бог, подаст жалобу начальнику.– Он там был, не сомневайтесь.

– Благодарю, – Миша и не заметил ни раздражённого тона, ни заискивающего, просто голова занята совсем другим, нежели такими мелочами жизни.

С подножки вагона Миша не спустился, а спрыгнул, нетерпеливо огляделся по сторонам и когда увидел знакомую статную фигуру Селивана, облегчённо вздохнул.

– Здравия, ваше благородие! – Полицейский поднёс руку к околышу форменной фуражки.

– Здравствуй, здравствуй, голуба моя! – Глаза выдавали Селивана, хотел задать вопрос, но не решался, так и стоял, молча, ожидая, когда столичный сыскной агент

что—нибудь спросит. – Вижу покой и тишина в ваших краях?

– Никак нет, ваше благородие, показное всё, народ местный страх чувствует, ведь злодея—то не словили.

– Ты прав, не словили.

– Позвольте спросить? – Селиван кашлянул в кулак, прочищая горло.

– Спрашивай.

– Народ шепчется, но вслух говорить боится, чтобы на себя не навлечь…

– Скоро словим, – перебил Миша полицейского, – не долго осталось топтать землю извергу, не долго, – и сам полез в карман за фотографической карточкой, – ты говорил ранее, что запомнил троицу – гимназиста и двух цивильных, так вот взгляни, не было ли среди них и вот этого.

Селиван взял, как драгоценность протянутый снимок, долго смотрел, поворачивая то вправо, то влево, потом с шумом произнёс:

– Этот был с гимназистом.

– Не ошибаешься? – Миша даже глаз прищурил.

– Никак нет.

– О нашем разговоре никому ни слова.

– Да я…

– Вот именно, никому, – Миша погрозил пальцем.

Кассир Иван Рябов сослался, что не видел попутчиков Сергея Мякотина и долго извинялся за то, что не может ничем помочь сыскному агенту.

Путилинский помощник возвращался в столицу в столь приподнятом настроении, что беспричинно улыбался, глядя, как за окном проплывают проснувшиеся от зимней спячки деревья, суетящийся в заботах народ, тянущийся за паровозом дым.

Василий Михайлович улыбнулся уголками губ и хмыкнул, мотнув головой.

– Да, дела.

Налил в стакан горячего чаю и, прихлёбывая, сел за стол. Хотя мысли и теснились беспорядочным клубком, но одна не давала покоя – это описанный Венедиктом молодой человек. Уж больно он Ивана Реброва напоминал! Пробор на голове, лицо, даже платье. Какие ещё тайные помысли вынашивает младший брат убиенного?

Миша остановился на перепутье размышлений: можно в первую очередь доложиться Ивану Дмитриевичу и тогда дело будет раскрыто сыскным отделением, а не конкретно Михаилом Силантьевичем Жуковым, а можно самому довести это трагическое происшествие до конца и снискать себе лавры проницательного агента, орден или новый чин, хотя прежний недавно получен. Но ведь бывают исключения?

Но в конце концов чувство ответственности перед товарищами по службе взяло верх и с вокзала помощник начальника направился в сыскное отделение на доклад к Ивану Дмитриевичу, решив, что так будет правильно.

У дверей Путилинского кабинета встретились со штабс—капитаном, который был настолько озабочен, что не заметил Мишу.

– Василь Михалыч, – окликнул Жуков, – с ног собьёте!

– А, Миша…

– Что—то стряслось?

Орлов пожал плечами, видимо, не хотел отвечать.

Путилин стоял у окна, заложив руки за спину, и раскачивался взад и вперёд на носках.

– Заходите, – сказал он, не оборачиваясь, – располагайтесь, господа, – тяжело вздохнул и направился к излюбленному креслу, – по лицам вижу, что, наконец, дело сдвинулось с мёртвой точки?

– Есть некоторые предположения, – Орлов покачал головой.

– Слушаю.

– Пусть начнёт Миша, – Василий Михайлович смотрел в глаза начальнику.