Валерий Язвицкий - Княжич. Соправитель. Великий князь Московский

– Так и есть, – подтвердил Васюк, – с утра я видал, мамка Ульяна соль с квасной гущей мешала.

Иван, вспомнив домашние строгости насчет церковного служения и соблюдения всех обычаев и церковных правил, повелел ехать домой.

– Поспешим, – сказал он строго, – дабы не прогневить батюшку.

Подгоняя лошадей, они помчались по улицам посада, сопровождаемые неистовым лаем собак, не выносящих быстрой езды…

У себя, в княжих хоромах, Иван снял шапку и полушубок, стянул с себя валенки, лениво надел сафьяновые сапоги и, заправив в них порты, подпоясал серебряным поясом цветистую шелковую рубаху. Легкая усталость после долгой езды на свежем воздухе приятно разморила его, клонило ко сну. Борясь с дремотой, медленно брел он в трапезную матери по темнеющим сенцам.

Солнце уже село, и последние отсветы зари чуть золотили слюду в окнах. Ни о чем не думая, шел он в сумерках почти на ощупь. Неожиданно на повороте он не столько увидел, сколько угадал прижавшуюся к стене Дарьюшку. Его протянутые вперед руки натолкнулись на теплое, нежное тело, и теплые же ласковые руки обвились вокруг его шеи. Она прижалась грудью к его груди, и, сам не зная, что он делает, Иван крепко сжал в объятьях Дарьюшку и замер.

– Иванушка мой, – чуть слышно выдохнула она ему в ухо из самой глубины груди.

Его охватила дремотная нега, и сразу он утонул в каком-то сладостном сне наяву…

Далеко, где-то в самом конце темных сенцев, блеснула щель отворяемой двери, и сказка вся рассыпалась сразу. Дарьюшка отделилась от него, потонув в темноте. Иван не пошел в трапезную, а, вернувшись в свой покой, лег на пристенную лавку и закрыл глаза. «Что со мной?» – подумал он и невольно улыбнулся от неведомой ранее тихой радости. Он забыл свои разговоры с Данилкой, забыл про всякие загадки, постоянно встававшие перед ним. Все это стало ненужным, и, глубоко вздохнув, он мгновенно и крепко заснул…

Шестнадцатого апреля, на третий день Пасхи, когда Кремль гудел от торжественного праздничного звона во все колокола, снова Москву охватила тревога.

Случилось это после молебна, когда собирались все к завтраку. Иван сидел в трапезной у окна на пристенной скамье, а мамка Ульянушка что-то делала у накрытого уже стола, поджидая князя и княгинь. Веселая, как всегда, она балагурила, но Иван не слушал ее. Сдвинув задумчиво брови, он старался уловить неясные мысли, что с каждым днем более и более овладевали им. Но вот он вдруг ясно и отчетливо услышал слова мамки:

– Братец или сестрица скоро у тобя будет.

Иван вспомнил, что матунька его снова сильно располнела, как это было в Угличе.

В сенцах послышались шаги и разговор. Отец, мать, бабка, Юрий и Андрейка, по-праздничному одетые, весело вошли в трапезную и с шутками стали садиться за стол. Иван оживился среди семейного веселья, да и солнышко так радостно било яркими лучами в слюдяные окна, рисуя на стенах переплеты рам, а с улицы глухо долетал непрерывный торжественный гул колоколов.

– Матушка, – говорил спокойно и не торопясь Василий Васильевич, приняв от Васюка чарку и отхлебывая крепкий мед, – думаю, матушка, замириться со всеми. Лучше пусть все они, удельны-то, докончанья со мной заключат, дабы меж собой против меня их не заключили.

Бабка слушает его с улыбкой.

– Истинно так, сыночек дорогой, – говорит она, – истинно так! А побьешь проклятого Шемяку – можно и других к рукам прибрать. Легче их прибрать-то будет.

Василий Васильевич, усмехнувшись, поднял чарку с медом и молвил:

– За твое здоровье, Марьюшка, дай Бог те благополучно…

– Ништо, – засмеялась Софья Витовтовна, – кажный год благополучно. Хранит нас Господь. Не останемся мы без роду-племени.

В дверях появился Константин Иванович, бледный и взволнованный.

– Ты што? – тревожно обратилась к нему бабка.

– Вестник, государыня, – испуганным голосом ответил дворецкий и спросил, взглянув на Василия Васильевича, – как государь прикажет: пущать аль нет?

– Зови! – нетерпеливо крикнул великий князь.

Вошел молодой конник из боярских детей и, перекрестившись на образа, низко поклонился всему княжому семейству.

– Будьте здравы, государи и государыни! – сказал он и продолжал: – Шемяка окаянный, преступив крестное целованье и проклятые на собя грамоты, пришел к Костроме с великой силой в самый Велик день…

– Гад, змея подколодная, – проворчала бабка. – Правду сказывал отец Мартемьян – токмо смерть его смирит.

Иван же замер весь, в груди его похолодело.

– Сказывай дале! – крикнул Василий Васильевич вестнику, почтительно замолчавшему при первых словах Софьи Витовтовны.

– Много бился он под Костромой, – продолжал конник, – но ништо же не успел…

– Слава Богу! – перекрестился Василий Васильевич. – Далее сказывай.

– Воеводы твои, государь, князь Иван Васильевич Стрига да Федор Василич Басёнок и все мы, что в заставе сидим, живота своего не щадя, из ворот выходили биться. Отогнали мы проклятого, отошел он от Костромы. Осады не сымат и ко граду подойти не смеет…

Вскочил со скамьи Василий Васильевич и воскликнул радостно:

– Как тобя звать-то?! Голос знакомый, да не вижу.

– Андреем, государь, из боярских детей яз, у князя Стриги…

– Помню, помню, – перебил его Василий Васильевич. – Поди ко мне. Ну, Христос Воскресе!

– Воистину Воскресе! – почтительно ответил Андрей, троекратно лобызаясь с государем.

– Ну садись, – сказал Василий Васильевич, – позавтракай с нами.

Еще помолившись на образа и похристосовавшись со всем семейством и слугами, Андрей сел на указанное ему место.

– Завтра, до свету, гони, Андрей, в Кострому обратно. Благодари воевод моих и скажи, что следом за тобой яз со всей силой пойду на Шемяку, со всей братьей моей и с царевичами своими татарскими, с Касимом и Якубом, со всей конницей их… – Василий Васильевич помолчал и, обратясь к матери своей, добавил: – Яз, матушка, митрополита с собой возьму и епископов. Пусть все православные христиане видят воровство и измену шемякину, пусть отцы святые обличат его преступление.

На другой день, собрав всю силу свою и дождавшись прихода царевичей татарских, Василий Васильевич выступил с войском к Костроме, а с ним митрополит и епископы.

В тот же день опять занемог нежданно соправитель Иван, и не взял его отец с собой в поход, а оставил в Москве.

– Меня вместо тут будешь, – сказал он сыну. – Будешь Москву хранити вместе с бабкой и с матерью. Неровен час, татары из Поля набежать могут.

– Да и куды он, хворый такой, – обрадовалась Марья Ярославна, – куды в поход он пойдет?

– Огневица у него, истинно, – подтвердила бабка, – и слезоточение, да и нос-то расхудился, течет.

После ухода отца слег Иван в постель, а духовник великого князя, протоиерей Александр, каждые три дня вести о нем посылал Василию Васильевичу с вестовыми. Вестники в эти дни от великого князя в Москву прибывали. Ведал от них Иван, что войско московское быстро идет к Волге, но вскоре после того впал в забвение и целую неделю не приходил в себя и плохо даже понимал, что вокруг него делается.