Валерий Язвицкий - Княжич. Соправитель. Великий князь Московский

– Что, что деется? – взволнованно кричит Иван, видя испуганные лица. – С бабунькой аль с татой что?..

Юрий, взволнованный, бледный, перебивает:

– Татары под Москвой!..

Замер Иван, руки его задрожали, но он сдержал себя. Никого ни о чем не расспрашивая, сказал резко:

– Наиборзо в Москву! Там все у государя узнаем.

В Москве и в самом Кремле Иван заметил волненье и страх. Люди как-то затаились, словно прятались, а по улицам города перебегали с оглядкой и тревогой. У кремлевских стен все ворота были заперты на железные засовы, как в в осаде. Везде стояли дозорные и стража. Отдав коней Илейке, Иван с Юрием бегом вбежали по крыльцу в горницы княжих хором. Отца застали в трапезной, где он сидел с Васюком и медленно отхлебывал мед из большой чарки.

– Государь, – дрогнувшим голосом спросил Иван, – бают, татары под Москвой?..

Василий Васильевич спокойно усмехнулся.

– Далеко еще, – сказал он, – а могут и к Москве пригнать. Вестник-то сказывал: до Пахры добрались. Токмо их силы немного…

– А какие татары-то, – уже спокойнее спросил Иван, – казанские?

– Нет, из Орды. Седи-Ахматовы. Народу немало посекли саблями, полон взяли и княгиню князя Василья Оболенского увели.

– Когда пригнали-то?

– Третьёводни на рассвете, да царевич Касим погнался за ними со своими конниками татарскими. Жду вот новых вестников. Сядьте и вы со мной тут, сыночки, – с часу на час вестников-то яз жду.

Сыновья оба присели на лавку вблизи отца. Василий Васильевич помолчал малое время и молвил совсем спокойно:

– Сии не страшны нам. Сие токмо яртаульные одни разведку правят да грабят, что под руку попадет.

Великий князь снова замолчал, что-то обдумывая.

– Иване, – сказал он, – запомни наиглавное: нам надобно, дабы татар не бояться, перво-наперво Шемяку совсем порешить, а потом Новгород проклятый совсем сломать, хребет ему переломить. Не будет обоих, и тишина на Руси настанет. Не будут тогда грозить нам ни татары, ни ляхи, ни литовцы, ни немцы. Сие запомни, Иване. Ведай еще, что и Шемяка и Новгород для-ради корысти и властолюбия всех врагов на Русь манят. Обое воровством живут, боятся и ненавидят нас. Хуже татар они! Татарин-то, ежели он поклянется оружием, верен будет, никогда воровства не содеет. Те же крест целуют, а нож за пазухой доржат.

Вошла Софья Витовтовна и, дав внукам облобызать руку, села против сына.

– Никак вестников не дождусь, сыночек, – сказала она, – на месте же сидеть нет мочи.

– Потерпи, матушка, – молвил Василий Васильевич, – гоньба у нас добре наряжена. С часу на час жду вестей-то. Как Марьюшка-то? Не очень всполошилась? А то от страху у ней, сама знаешь, молоко пропадает.

– Ништо, – ответила бабка, – кормит сей часец Бориса своего.

У дверей трапезной послышались грузные шаги, и дворецкий, отворив двери, ввел нового вестника.

– Сказывай борзо, – обратилась к нему Софья Витовтовна, когда тот еще и перекреститься не успел.

– Будьте здравы, государь и государыня! – начал, кланяясь, вестник. – Царевич Касим гонит Ахматовых татар, полон отбивает, вчерась же княгиню Василья Оболенского отбил! В степь бегут татарове поганые…

– Верный из верных мой царевич Касим! – воскликнул Василий Васильевич, перекрестясь набожно, продолжал: – Благодарю тя, Господи, за щедроты твои!..

В январе тысяча четыреста пятидесятого года великий князь Василий Васильевич, стремясь совсем порешить с Шемякой, собрал всю силу свою и в начале января пошел с полками на Галич.

Снова Иван ехал с отцом по снеговым просторам, следуя за войском по льду рек или по широким дорогам и просекам сквозь лесные дебри. От Москвы пошли по Клязьме-реке до устья Колокши, а по Колокше, через Юрьев-Польский, к Ростову Великому. От Ростова по реке Которосли в Ярославль пришли и по Волге к устью реки Костромы. Во граде же Костроме застигла их весть, что Шемяка со всем войском своим ушел из Галича к Вологде.

– Струсил злодей, – сказал князь Василий, сидя в хоромах у воевод своих, князя Стриги да Федора Басёнка.

– А может, у него какие иные мысли, – возразил Федор Васильевич, – может, он и присные [108]его изолгать нас хотят…

– Всяко бывает в ратных хитростях, – поддержал своего соратника князь Стрига.

– А что ж спят наши лазутчики да вестники?! – рассердился Василий Васильевич. – Где глаза, где уши у них?

– Государь, – вмешался больший воевода, князь Василий Иванович Оболенский, – а мы так содеем: сами обманем. Пойдем мы Костромой до устья Обноры и вверх по сей реке, якобы на Вологду хотим, а царевичей тут оставим с конниками их. Ежели Шемяка и впрямь на Вологду идет, мы его от Галича отрежем и град сей возьмем. А ежели сие токмо обман и морока, мы его в Галиче окружим…

Василий Васильевич и прочие воеводы согласились с главным воеводой, а Иван, морща лоб, о чем-то думал.

– А пошто, государь, – спросил он наконец, – так обманывать нас Шемяке надобно?..

– А потому, что вельми хитер Шемяка, – ответил князь Василий Васильевич, – у него, у Шемяки-то, мыслю, не все во граде укреплено, вот и хочет он обманом отдалить нас, пока для осады не изготовится…

Иван весело улыбнулся – все так ясно вдруг ему стало, но опять нахмурил он брови, когда Василий Иванович добавил:

– А может, и сие вот не истинно. Может, иное что злодей замыслил?..

Князь Оболенский задумался на мгновенье, но тотчас же сказал твердо:

– Слушайте, воеводы, токмо как яз сказывал, деять будем. Так нам лучше всего. С обоих сторон надо Шемяку отрезать и окружить, ежели он из Галича выйдет. В Костроме заставу оставим. Царевичи же татарские, выслав вперед яртаул, пусть пойдут вверх по Костроме. Мы сами пойдем вверх по Обноре к Никольскому монастырю… Ты же, Федор Василич, рыскай окрест с конниками своими да ладь везде лазутчиков, дабы наблюдали, не пошел бы Шемяка на Москву. – Оболенский помолчал малое время и строго молвил, обращаясь к воеводам: – А наиглавное же, воеводы, приказываю именем государей моих, нарядите знатное число вестников и непрестанно со мной сноситесь.

Опять отряд за отрядом потянулись конные и пешие полки, а позади них пошли обозы с конной и пешей стражей. Ивану все это уже давно знакомо, но равномерное движение полков, ржанье коней, выкрики воинских приказов, звук военных труб бодрили и волновали его. Он чувствовал себя воином, стал неотрывной частью людской громады, идущей на бой, на труды, муки и смерть за отечество, за правое дело против злодеев, разорявших народ и государство. Впереди же, сворачивая влево, конные и пешие отряды переходили уже по льду с Костромы-реки в устье Обноры. Вот потянулись ее высокие берега, заросшие вековыми огромными лесинами, засыпанными до половины снежными сугробами.