Валерий Язвицкий - Княжич. Соправитель. Великий князь Московский

Помнил он советы владыки Ионы, но, боясь гнева отцовского, не решался начать разговор, а время-то идет, вот уж и звон колокольный слыхать в отдаленье.

– Государь, – начал наконец Иван глухим голосом, – с боярами и воеводами правь расправу, как хошь, а сирот и посадских людей пожалуй. Право баит владыка: они всегда за Москву, да и купцы за нас. Торговать от Москвы им прибыльней, чем от удельного града.

Василий Васильевич досадливо крякнул. Иван замолчал, ожидая крика, но государь только усмехнулся и молвил:

– Яйца курицу не учат!

Усмехнулся и Иван и быстро нашелся:

– Государь, яз тобе не свои думы сказываю, а митрополита, он постарее тя будет.

Василий Васильевич засмеялся.

– Лукав ты, Иване, вельми лукав, – сказал он весело. – Ежели бы не государем тобе быть, то дьяком непременно!

Иван радостно поцеловал руку у отца и ласково проговорил:

– Яз мыслю, что государю надобно быть не токмо воеводой, а и добрым дьяком.

Князь Василий ощупью нашел лицо сына и нежно погладил его по щеке.

– В деда ты, – с гордостью произнес он. – Бабка твоя про него мне сказывала, – яз отца мало помню. Да и сама бабка-то твоя, царство небесное ей, лукава и скорометлива в беседах была.

Под гул колоколов повозка великих князей остановилась против главных крепостных ворот, где стоял клир духовный в полном облачении, с хоругвями, иконами и крестами. Окропив святой водой обоих государей после краткой молитвы, отец Акакий, протопоп соборный, обратился к московским князьям и молвил:

– Государи великие! Князь наш можайский Иван Андреевич, зная неисправленье свое, убежал в Литву, как в челобитной мы баили от всего града нашего. Мы же все, верные слуги ваши, паки челом бьем: возьмите нас, государи, под свою руку, заклинаем о том вас Чудотворной сей иконой Колачской Богоматери. – Протопоп Акакий помолчал и, набравшись смелости и сил, продолжал: – Дерзость мою простите, государи, с мольбой к вам обращенную от древних словес Кирилла, игумна белозерского составленную. «Смотрите, государи, властелины, – пишет он, – от Бога вы поставлены, дабы людей своих уймати от лихого обычая. Суд бы судили праведно, дабы в вотчине вашей корчмы не было, понеже крестьяне пропиваются, а души их гибнут. Тако же уймате под собою люди, дабы разбоя и татьбы не было. При удельных-то князьях много было пиявиц на теле нашем…»

Иван слушал протопопа с большим вниманием, а Василий Васильевич нетерпеливо хмурился.

Неожиданно заговорил какой-то старец из посадских:

– Князи великие и государи наши, мы все, сироты и черные люди можайские, хотим под Москвой быть. Воевод московских принимаем. А будут воеводы и наместники обижать кормами, вам, государи, пожалимся, а вы их корысть и лихость окоротите.

Иван, видя, что отец готов вспылить, громко и спокойно сказал:

– Неправедная корысть у нас впрок им не пойдет. Не дадим им корыститься.

– А вы сами, – усмехнувшись, вмешался Василий Васильевич, – памятуйте, как исстари бают: «Корыстен запрос, а подача – наипаче…»

– А ежели он батогом запрос-то изделает?! – крикнул кто-то из задних рядов.

Протопоп напугался такой дерзости.

– Тогда пожалуйся государю! – крикнул он в толпу и, обратясь к великим князьям, продолжал просительно: – Государи великие, простите нам невежество наше, пожалуйте нас милостию вашей…

Старый государь, чуя все время подле себя Ивана, гнев свой сдержал и, пожаловав всех живущих во граде и наместников своих посадив в Можайске, возвратился к Москве, никому зла не содеяв.

Но недолго покой на Москве был; на другой год ранней весной, как только степи зазеленели и потянулись в рост травы, слух пришел о татарах. Вскоре же и то ведомо стало: гонят к Москве Седи-Ахматовы татары из Орды с царевичем Салтаном во главе.

– Татарин-то степной, – молвил с досадой Василий Васильевич, – как лук: токмо снег сошел, он уж тут.

Помня о набеге царевича Мозовши, приняли оба государя поспешные меры. С гонцами приказано было всем удельным на конь садиться и к Москве идти на подмогу, а воеводе коломенскому, боярину Ощере Ивану Васильевичу, с коломенской ратью своей все броды и переходы через Оку стеречь и всякой ценой татар задерживать. Если же сила будет, бить их и сечь нещадно и в степь обратно гнать.

– Не зря можайский-то в Литву бежал, – молвил Василий Васильевич, лежа на постели в опочивальне своей после обеда. – Там же, Иване, и сын Шемякин, Иван Димитрич. Они всяко зло против нас мыслят заодно со всеми ворогами нашими. Татары разные всякую весну набеги творят. В Нове же граде, как вестники нам повестуют, конников, по немецкому обычаю, в латы оболочили. Войско свое на нас же крепят. И копья у них длинные и тяжкие, и щиты железные. – Князь великий помолчал и добавил: – Правда, с татарами ныне легче стало – потому грызутся между собой. Казанские против Большой Орды, а крымцы с Ордой ратятся – все они друг против друга. Тут видать, что деять-то: токмо натравлять их друг на друга, кости им, яко псам, бросать.

– Истинно, государь, – молвил Ряполовский. – Тут же и Литва, и Польша, и наши удельные вороги – все заедино. Все жир с котла сымать хотят.

– И немцы с ними, – добавил Курицын, которого Иван с позволенья отца иногда с собой на думу брал, – а за ними стоит и папа римский и все латыньство.

– Значит, латыняне, – догадался Иван, – с погаными заодно против нас?

– Исстари, – горячо проговорил Курицын, – у нас и в Орде папские лазутчики и послы живут и против нас ковы куют. Папа басурман поганых на христиан направляет, рад даже крест православный наш под татарскую луну склонить.

Вбежал в опочивальню князь Иван Патрикеев, как член семьи входивший без доклада, и обратился к дяде своему, Василию Васильевичу.

– Государь! – крикнул он. – Не посмел воевода Ощера на царевича ударить. Так и простоял с коломенской ратью у берега! Татары же, переправясь свободно, жгут, пустошат все кругом. Зарвавшись далеко, ныне повернули назад с полоном великим, со многим добром в степь спешат.

В ярости вскочил Василий Васильевич с постели и закричал, крепко изругавши Ощеру:

– Ну да ляд с ним! Речь с ним впереди. Иване, беги, бери с собой Юрья и все конные полки, которые готовы. Гоните на татар полон отбивать. Яз следом за вами! Сам полки поведу!

Выйдя от великого князя, Иван быстро, почти бегом, направился к начальнику княжой стражи, чтобы созвал тот немедля воевод тех конных полков, которые можно сейчас же вести в поход на Салтана-царевича. Пройдя уже сенцы, он услышал шаги и разговор у покоев матери. Оглянувшись, увидел он Дуняху с княжичем Борисом на руках и Марьюшку. Юная супруга Ивана играла с наименьшим братцем его, как с живой куклой, тот насмешил ее чем-то, и звонкий девичий смех серебром рассыпался по княжим сенцам. Рядом с ними стоял могучий старик Илейка, бородатый и лохматый, как леший, и глухо хрипел, захлебываясь от хохота. Невольно рассмеявшись, Иван быстро повернул к ним, но, вспомнив о делах, тотчас же крикнул Илейке: