Валерий Язвицкий - Княжич. Соправитель. Великий князь Московский

– Переменчиво счастье, государь, – тихо ответил Дубенский, – ныне у Василья, а завтра у нас. Что может ведать Старков про волю Божью?

– Все же, – продолжал Шемяка, – мыслю яз тетку свою Софью Витовтовну при собе еще доржать. Снарядил ее с почетом великим, повезем в Карго-поле. Чую, придется, пожалуй, еще крест целовать Василью…

Шемяка замолчал и задумался.

– Надобно бы жене моей к старой княгине зайти. Мне-то сие невместно. Может, по гордыне своей она мне будет обидны речи сказывать, а сие дела наши токмо запутать может…

– Истинно, государь, – подтвердил Дубенский. – Ежели тобе угодно будет, то яз с княгиней твоей к Софье Витовтовне дойду.

– Добре, добре, – оживившись, подхватил князь Димитрий Юрьевич, – сходи, Федор Лександрыч, а то гусыня-то моя нагогочет там вздору всякого.

Шемяка оборвал речь, усмехнулся и, меняя ход мыслей, молвил:

– А впрочем, ты, Лександрыч, токмо побудь там. Пусть святоша моя заведет «Лазаря». Тетка тоже весьма богомольна. Авось споются, а ты одно-два словечка кинь да ответы и разговоры слушай. Может, что и ухватишь для дел наших. Старуха-то вельми умна, а что у нее на уме, нам знать надобно. Может, с Васильем потом сговориться поможет. Неведомо, Лександрыч, что от Господа суждено.

Скрипнула дверь в покое князя Димитрия Юрьевича и, тихонько отворясь, пропустила боярина Никиту Константиновича.

– Будь здрав, государь, – сказал он, низко кланяясь. – Вести есть добрые!

Шемяка просветлел и быстро молвил:

– Сказывай!

– Вести из Бежецка через Ярославль и Кострому пришли. Бают вестники-то наши, что угличане бьются крепко и ворот не отворяют Василию. Послал тот за помочью в Тверь к Борису Лександрычу.

– Вот оно, счастье-то и меняется! – радостно воскликнул дьяк Федор Александрович. – Может, они и еще седьмицу в осаде просидят, а мы успеем полки собрать да сами в Углич пойдем осаду сымать!

– Сымать – не сымать осаду, – усмехаясь в бороду, поправил дьяка Никита Константинович, – а польза от того нам превеликая. Воев набирать сможем в тишине и покое, ратну силу копить. Вторую ведь седьмицу Васильево войско под Угличем-то. Воеводы наши бают: за такой срок, ежели бы не Углич, то Василий-то уж к Галичу подходил бы.

Шемяка весело засмеялся и, обратясь к Дубенскому, сказал:

– Иди-кось, Федор Лександрыч, с княгиней моей Софьей Димитриевной, как яз приказывал, а к ужину возвращайся. Сей же часец мы с Никитой Костянтинычем о некоих делах подумаем.

Только что встала ото сна Софья Витовтовна. Час с лишним почивала она после обеда и о снах непонятных думала, что виделись ей во множестве.

– Ух, Ульянушка, – говорила она, позевывая и крестясь, – и сны у меня худые: все драки да бои разные и меж людей, и меж зверей, и страхи, и чудища всякие.

– Что наяву, государыня, деется, то и во сне грезится, – отвечала мамка, оправляя пристенную лавку, где опочивала старая княгиня. – Не тужи токмо, свет-государыня. Бают: «Мана манит, да Бог хранит». Знашь, еще бают: «Грозен сон, да милостив Бог». Не кручинься.

– Так-то оно так, – молвила задумчиво Софья Витовтовна, – да не всяку кручину заспать можно. Токмо беспечальному сон сладок.

Застучал кто-то кольцом и щеколдой в дверях резного крылечка.

– Подь-ка, Ульянушка, – молвила княгиня, поспешно пряча под волосник пряди выбившихся волос. – Подь-ка да глянь, кто там.

Ульянушка выскочила в сенцы и, отодвинув засов, увидела княгиню Софью Димитриевну и дьяка с ней. Метнулась назад как ошпаренная и торопливо доложила на ухо своей госпоже:

– Княгиня Шемякина с дьяком…

Софья Витовтовна подняла удивленно брови, но тотчас же встала, сказав громко:

– Проси!

Сама же пошла к дверям, гостье навстречу, стараясь угадать, зачем это Шемяка жену свою к ней подослал, ибо знала, что Софья Димитриевна без воли мужа шагу шагнуть не смеет.

Распахнулась дверь, отворенная Ульянушкой, и Софья Димитриевна вразвалку вошла, улыбаясь и склоняя небольшую головку на длинной шее. Дубенский вбок взглянул на нее и вспомнил, как Шемяка сегодня утром гусыней назвал ее. «Истинно, гусыня! – подумал он с усмешкой. – Ишь, князь-то единым словом, как печатью, бабу припечатал».

– Челом бью, государыня Софья Витовтовна, – кланяясь, почтительно произнесла жена Шемяки. – Будь здрава на многие годы.

– И ты будь здрава, Софья Димитровна, – ответила сухо старая княгиня. – Прошу к столу откушать того, что Бог послал мне, полонянке князя Димитрия Юрьича. А кто еще с тобой, как принимать мне его?

– Дьяк со мной, Федор Лександрыч, – ответила княгиня Софья, садясь за стол.

Софья Витовтовна острым, но неподвижным взглядом на несколько мгновений впилась в лицо Дубенского, и тот смущенно опустил глаза, низко поклонившись и пробормотав:

– Будь здрава, государыня Софья Витовтовна.

Старуха не ответила, а, молча указав на скамью на другом конце стола, добавила:

– Садись, гостем будешь. Слыхала яз о тобе, Федор Лександрыч. Садись. Ты же, Ульянушка, сластей нам подай, какие есть.

Наступило молчание. Старуха переводила свои острые насмешливые глаза с княгини на дьяка. Княгиня краснела пятнами, а дьяк ерзал на месте, будто сидеть ему было неудобно.

– Когда яз еще в девках была, – молвила наконец старая княгиня, – слыхала у нас в Литве сказку. Пришли к козе гости – овечка, а за ней ползком в серой шубе еще кто-то.

– Не баран ли там твой? – коза спрашивает.

– Баран, тетушка, баран…

– А пошто у барана твоего пасть-то волчья? – говорит коза. – Пошто…

Старая княгиня взглянула на дьяка, вдруг громко рассмеялась и, махнув рукой, сказала:

– Забыла дальше-то. Памяти на старости у меня уж не стало. Да и сказку сию во сне вспомнила. Опочивала вот после обеда.

Старуха продолжала добродушно смеяться. Дубенский же совсем смутился, поняв, что разгадала Софья Витовтовна, зачем он пришел. Опять молчание настало: в это время Ульянушка поставила на стол сухое варенье из малины да из черной смородины и оладьи холодные с медом.

– Кушайте, – приглашала гостей Софья Витовтовна, – чем хата богата, тем и рада.

Когда гости, всё еще смущенные и растерянные, начали есть, старая княгиня спросила с ласковой усмешкой:

– Что ж, княгинюшка, не на богомолье ли вы едете всем семейством в Кирилло-Белозерский монастырь? Бают, и князь можайский с вами? Святое деете, святое, дай вам Бог…

– Истинно так, государыня, – оживившись, ответил дьяк, смакуя варенье, – истинно!

– Дай-то Бог, – молвила Софья Витовтовна. – Может, образумит Господь племянника-то моего, а твоего мужа, Софьюшка. Пусть помолится. Зря идут у нас усобицы и кровь сирот льется. Миру надобно быть меж князьями. Вот и покойный князь Юрий Димитрич тоже против сына моего мыслил, из Москвы в Коломну заточил, а Москва-то вся и перейди в Коломну… Ну, да что о том баить. Все грешны мы, а яз хочу токмо мира для всех. Хочу, дабы сии качели диаволовы прекратить. Подумай и ты, дьяче, пошто же князи, яко малые дети, на доске качаются: то один вверх, а другой вниз, потом другой вверх, а первой-то вниз летит…