Михаил Попов - Цитадель тамплиеров

Рено вызывал во дворце общий, слегка пугливый интерес. О его бешеных выходках наслышаны были все. О кровавом остроумии — тоже. Дамы нетерпеливо ждали, когда он проявит себя в соответствии со своей славой.

Мужчины внутренне напрягались в его присутствии; им не улыбалось в случае чего отстаивать честь своей, не всегда любимой, дамы в поединках с высокородным бандитом. А Рено во дворце держался вдали от хозяйки, помалкивал, пил и ел неохотно. Выдержав время, он исчезал.

И однажды Изабелла сделала ужаснувшее ее открытие. Он не притворяется, ему скучно. Ей стало весьма неприятно… Она, Изабелла, которой все удавалось с первого раза, такая красивая, умница, ничуть не волнует этого сильного и красивого рыцаря с репутацией разбойника и бабника. Он не видит ее в упор! И стало неважно, подослан он кем-нибудь или нет. Даже если его тайные хозяева ему запретили к ней приближаться, он будет валяться у ее ног! Он будет домогаться ее. Ползать в пыли…

Короче, она решила проветриться в море. И пригласила кого попало: молодого барона де Комменжа — оболтуса и болтуна, злобного и несимпатичного толстяка-карлика Био и двух сплетниц, дурно игравших или пытавшихся играть роли придворных дам — Матильду и Беренгарию Демор. Разумеется, ей сопутствовал единственный, кто никогда ее не раздражал, — мажордом Данже.

Ежедневный его доклад совершался на судне, на воздухе, под идиотские комментарии свиты. Дамы и господа рассудили, что морская прогулка с будущей королевой предполагает их участие во всех делах Изабеллы. И они даже могут капризничать.

— Прибыла госпожа Жильсон, — переложив пергаменты, продолжил свой доклад Данже, — и просит позволения быть представленной Вашему высочеству.

— Та самая Жильсон?! — громким шепотом спросила Матильда у Беренгарии.

— Именно. И притащилась она не зря. В прошлом году несносный Рено Шатильон приехал к ней на верблюде.

Принцесса услышала.

— На каком верблюде?

— У них был роман, и мадам просила Рено не афишировать их связь и проникать в ее дом потихоньку. Она-де хочет сберечь свое благородное имя. Было бы что, право слово, беречь.

— Ну, и что?..

— Рено купил тогда здоровенного верблюда, такого, знаете ли, специально гаремного…

— Что значит «гаремного»?

Беренгария тотчас же вклинилась:

— У сарацин есть верблюды для перевозки женщин.

— И Рено, — поспешила сказать Матильда, — приехал на нем под окна госпожи Жильсон, таким образом, ославив даму на весь город.

Все покатились со смеху, а карлик Био загоготал, опрокинувшись на подушки и суча короткими ножками.

— Говорите, ославил?.. — произнесла принцесса.

— Это как посмотреть, Ваше высочество, — возразил де Комменж, — на мой-то взгляд, он прославил се.

— Просла-а-авил! — басом взревел тут карлик, икнув и сплюнув на палубу.

Принцесса внимательно посмотрела и попросила Данже:

— Выкиньте за борт.

Тот, моргнув глазом, дал знак двум дюжим матросам. Те подступили к толстяку, взяли его за ручки и ножки, качнули, и он, с угасающим воем, плюхнулся в пучину. Берег был, впрочем, близко.

— Бросьте ему что-нибудь, — вздохнула Изабелла. — Пусть выплывет.

Дамы смотрели с ужасом.

— Что еще, Данже?

— Маркиз де Бурви, барон де Созе и шевалье де Кинью обращаются с той же просьбой.

— То есть?

— Ваше высочество, они также испрашивают аудиенцию.

Изабелла пригубила серебряный венецианский бокал с вином.

— Даму с верблюжьей болезнью и близко не подпускать, а господ рыцарей — что же, проси.

Матильда, Беренгария и де Комменж вежливо улыбнулись. Карлик плыл к берегу, цепляясь за доску.

Три славных рыцаря держали совет, сидя в харчевне «Белая куропатка». Вид у них был мрачный. Им не нравилось поручение госпитальера де Сантора.

Они давно задолжали ордену иоаннитов и увязали все глубже.

Теперь уже даже мечи их, латы и кольчуги принадлежали ордену святого Иоанна, да, что говорить, сама их честь стала собственностью ордена. Впрочем, к этому обстоятельству они привыкли, и не оно являлось причиною их пьянства. Они пили темное хиосское вино в ожидании Рено Шатильонского, доподлинно выяснив, что, отобедав во дворце, он обычно заходит в «Белую куропатку».

Хитрый монах с заячьей губой уверил рыцарственных должников ордена, что убивать Рено можно без всякой опаски, ибо король приговорил его к казни.

Отставив порожнюю чашу, де Созе взял с блюда большую устрицу и с шумом высосал се.

— Но вот что я должен заметить вам, господа, — сказал он, — насчет королевского приговора.

— Какой еще приговор? — икнул маркиз де Бурви.

— Которым вроде бы нашему клиенту назначена казнь.

Де Кинью разломил тушку розовой куропатки.

— Назначена, да.

— Но отчего его, так сказать, величество, не казнил этого Рено на эшафоте, не вздернул на веревке?

Де Бурви задумался, его кустистые брови мощно сошлись. Его осенило:

— Рено уехал! Поэтому.

— Я и не подумал об этом, — де Созе потянулся за следующей устрицей.

Де Кинью отложил разломанную куропатку и потянулся за следующей.

— Меня волнует другое — мы много пьем.

— Мы много едим, — вздохнув, возразил маркиз де Бурви.

— Ни то, ни другое, — покачал головой де Созе.

Он был старше спутников и угодил в долговую яму, когда напарники еще не растили бороды. Они полагали его в известной степени главным.

— Получается, нам поручили казнь. Мы — палачи?..

Де Кинью застыл с разинутым ртом. Де Бурви изумленно разлепил брови.

— Отвратительно! — сказал маркиз.

— Может быть — отказаться? — спросил предводитель.

— Но тогда… — сказал де Бурви… И не продолжил.

Де Созе нашел извиняющий довод:

— Но палач расправляется с беззащитным, а наш Рено… У него будет меч не хуже наших мечей. И длиннее!

— Разумеется! — вскричали де Бурви и де Кинью. — Получится поединок!

— Правильно! — восхитился барон де Созе и велел харчевнику принести еще кувшин хиосского.

Рено Шатильонский явился в «Белую куропатку» раньше, чем его ждали. Притом не в доспехах, что обнадежило рыцарей, ибо он оказался с виду могуч… Если б еще при нем не было меча!..

Шатильон спросил кувшин пальмового набатейского вина и велел зажарить полдюжины куропаток. Сел скромно в углу. Но публика, хозяин и слуги оказали ему внимания больше, чем рыцарям-палачам.

Сидя в углу, он стал центром харчевни. Очень скоро ему принесли заказанное, и хозяин прямо-таки плясал перед ним.

— Ну, это ладно, — сказал де Созе. — Нам велели его убить, но не портить ему аппетит. Пусть ужинает.

Три пары глаз наблюдали, как мощные челюсти Рено сокрушили первую куропатку.

— Вставайте, де Бурви, будем действовать, как договорились. И перестаньте икать.