Михаил Попов - Цитадель тамплиеров

Притом оказалось, что в доме остановился какой-то граф с толпой слуг. Так что господину тамплиеру придется, к сожалению, довольствоваться топчаном в пристройке возле овчарни.

Шевалье спросил, как зовут графа.

— Раймунд Триполитанский, — сказал хозяин.

— В этой дыре? — переспросил шевалье, — Раймунд Триполитанский?

— Город набит рыцарями, — объяснил бондарь, — что-то затевается.

Уснул шевалье не сразу.

Раймунд Триполитанский! Он беспощадно преследовал исмаилитов, его войско разгромило и вырезало до последнего человека их тайную колонию возле Тира. О нем не раз говорил Синан. Он еще жив?

Утром, когда Раймунд с большей частью своей свиты отбыл со двора, де Труа сказал бондарю, что он хотел бы схоронить до лучших времен свои последние полтораста флоринов. И лучшего места, чем этот дом, и лучшего человека, чем домовладелец-бондарь, в городе он не знает. Короче, как бы припрятать здесь денежки? Ведь впереди — опасное дело.

— Это запросто, — молвил бондарь. — Давайте свои монеты, господин. Все будут целы.

— Верю. Но покажи, куда спрячешь.

Хозяину это не очень понравилось, но господин — в своем праве.

— Пойдемте…

Рыцарь капризно облазил весь дом, изучил все ходы и выходы, щели и простенки.

Бондарь злился, но появление из-за пазухи шевалье тяжелого кошеля с золотыми монетами прекратило его страдания. Тем более рыцарь дал ему два мараведиса, как бы в оплату за банковские услуги.

Через час шевалье де Труа уже находился в святая святых ордена тамплиеров — на территории великого капитула. По его представлениям, здесь должно бы царить молчание и все быть мрачным и строгим. Но обстановка была, как на задворках дворца перед огромным балом. Носилась челядь, медленно проезжали конные рыцари… Слышался разноязычный говор. Только что завершилось собрание провинциальных иерархов, и уже готовилось заседание верховного капитула.

На шевалье де Труа никто не обращал внимания. Его это устраивало. Он сличил живую картину с чертежом, полученным в лепрозории. Знаки, бывшие на серебряной табличке, врезались в его память. Прокаженный не врал. Вот он проход между двумя колоннами, одна из них полуразрушена; далее — три ступени, узкость, потом взобраться…

— Вы — шевалье де Труа? — раздалось у него за спиной.

Рыцарь обернулся. Перед ним стоял монах в простой серой сутане. На его узком лице пронзительно голубели холодные глаза.

— К вашим услугам, брат…

— Гийом.

Представившись, монах внимательно, с жадностью даже, которая граничила с невежливостью, рассматривал рыцаря. Шевалье простил ему это, потому что монах рассматривал его мозаичную маску без отвращения, без злорадства, без страха.

— Для вас, шевалье, есть задание…

Рыцарь повел глазами вокруг. Вблизи сновали служки, проносившие стулья, лари, свернутые шторы. Покрикивал келарь.

— Пойдемте-ка к базилике Иоанна Крестителя, — предложил брат Гийом, — там можно потолковать.

Они перешли под иберийские платаны, в их тень на травку.

Брат Гийом перешел к делу.

— Вам надлежит отправиться в Агадцин.

— Агаддин?

— Это — крепость ордена на востоке. Чуть севернее се, в часе пути, где начинаются предгорья, есть источник с сарацинским названием Эль-Кияс. Христиане его зовут истечением святого Беренгария. Неподалеку от этого истечения, на постоялом дворе, вы найдете человека, которому незаметно передадите вот это, — монах протянул рыцарю туго свернутый кожаный свиток. — Да, только ему, без свидетелей.

— Как я узнаю этого человека?

— Он сам вас узнает.

— По этому? — шевалье повел рукой по лицу.

— Нет. Мы не могли знать заранее этой приметы. Вы оденетесь так, чтобы вас узнали.

— Придется снять плащ?

— Разумеется. В тех местах одинокому воину Храма лучше не показываться.

— Но мне, — сказал шевалье, — втемяшили в голову, что рыцарский плащ…

— Да, вы слишком примерный ученик… Не только скиньте форменный плащ, но и среди людей, не симпатизирующих ордену, отзывайтесь о нас непочтительно, даже и оскорбительно в интересах дела и по обстоятельствам.

Монах подошел к нагретой солнцем стене и прижал ладони к горячему камню.

— Истинное служение незаметно глазу, — сказал он. — Вы меня понимаете?

— Я понимаю.

— Оруженосец останется здесь?

— Оруженосец ваш будет здесь, ибо поедете не как рыцарь. Оруженосцы болтливее баб. Если не хотите, чтобы его поскорее вздернули на виселицу, пусть понятия не имеет о ваших делах.

Шевалье кивнул.

— Он, вообще, устраивает вас?

— Пожалуй, — сказал де Труа.

В катакомбах при госпитале святого Иоанна собрались все заговорщики, кроме короля. Никто не сидел, а прохаживались, говорили о несущественном. Ждали д’Амьена. Он беседовал по соседству с тайным агентом, И патриарх, и де Сантор, и даже Раймунд и Конрад понимали, что только дело астрономической важности могло побудить великого провизора вести себя столь невежливо.

Наконец тот появился.

Граф предложил всем сесть.

— Господа, наше сегодняшнее регулярное собрание волею некоторых обстоятельств превращается в чрезвычайное.

— Что случилось, граф? — спросил патриарх.

— Только что мне доложили — умер Луций III.

Все задвигались, кто-то закашлялся, у кого-то вырвалось — «о, господи».

— Таким образом, то, что мы планировали на следующий месяц, становится делом ближайшей недели.

Раймунд спросил:

— Как вы думаете, де Торрож знает?

— Мой человек утверждает, что прибыл на сицилийском корабле в Аскалон вчера. Из тех, кто высадился на берег, двое немедленно наняли лошадей и поскакали по иерусалимской дороге. Одного он догнал и убил.

— Ну, а второй уже отсыпается в тамплиерском капитуле, смею вас заверить. К тому же я убежден, что этот корабль — не единственный, принесший новость в Святую землю, — недовольно сказал Конрад Монферратский.

Д’Амьен кивнул.

— Через три дня каждая собака в Палестине будет знать о смерти папы. Меня занимает другое. Оказывается, неясно, отчего умер Луций. То ли от апоплексического удара, что, учитывая его комплекцию, вполне возможно, то ли от яда.

— Это меняет дело? — спросил Раймунд.

— О, да. Если его отравили, значит, мы, так сказать, на верном пути. Если случайность, то все неясно. Надо готовиться ко всему. Есть и третья возможность. Вмешательство Гогенштауфена.

Патриарх отмахнул пухлой ручкой.

— Это невероятно. Они обожали друг друга, как молочные братья.

— Иногда ближайшие друзья становятся непримиримыми врагами.

— Чего обстоятельства требуют от нас? — спросил Раймунд. — Похоже, вы в растерянности?

Великий провизор не без усилия улыбнулся.