Гурам Батиашвили - Человек из Вавилона

В ту ночь Иохабед разбудили странные, непонятные звуки. Сердце у нее бешено колотилось. Открыв глаза, она села на кровати — ей показалось, она сейчас задохнется. Снова послышались эти звуки, Иохабед замерла, как могла, затаила прерывистое дыхание. От неожиданности Иохабед подскочила на кровати, нет, она не обманывалась, это была Бачева! Бачева смеялась! Иохабед не могла ошибиться — то смех Бачевы разрывал тишину ночи.

Иохабед хлопнула в ладоши, но никто не вошел в ее опочивальню. Она встала с постели, просунула ноги в персидские коши, накинула на плечи константинопольский халат, поправила волосы и открыла дверь. У двери стоял Шело — он не посмел войти в спальню хозяйки.

— Что, все вымерли? Никого не осталось? — Шело еще ниже опустил голову. — Кто там у Бачевы?

— У Бачевы никого нет. Была Тинати, потом выскочила из комнаты, бегом спустилась по лестнице, промчалась через двор и была такова, — отвечал Шело, не поднимая головы.

— Она сообщила ей о его смерти? — Улыбка промелькнула на губах у Иохабед. — И все же пойди посмотри, кто там с нею?

Вот уже неделя, как она не переступала порога комнаты дочери. И Бачева не выходила из нее.

Шело вернулся потрясенный, что-то бормоча под нос.

— Батоно… батоно… в комнате… в комнате никого нет… А Бачева голая на полу лежит…

— Что?! Лежит на полу?!

— Ну да, голая на полу лежит и… — Шело не закончил фразы.

— И?.. — Определенно во взгляде Иохабед было что-то звериное.

— Смеется, батоно, смеется! — почти крикнул Шело, и по его щекам покатились слезы. — Она не услышала, как я вошел, не услышала, как я позвал ее.

Иохабед стояла как громом пораженная и бессмысленно смотрела на Шело. Пыталась что-то сказать, но язык не слушался ее. Тогда она направилась в комнату дочери. Она не шла, а тащилась, как если бы оттягивала момент встречи с Бачевой. Ее спесь, высокомерие, казалось, поглотила ночная мгла.

До рассвета не выпускала Иохабед дочь из своих объятий, пыталась докричаться до нее: это я, твоя несчастная мать, взгляни на меня, но Бачева не слышала ее — она пребывала в своем собственном мире и смеялась, смеялась. Иохабед даже не заметила, как рассвело — она ничком лежала на полу рядом со своей дочерью.

Занкан почти наверняка знал, какая судьба уготована браку царицы Тамар и Юрия Боголюбского. Обстановка, в которой росла будущая царица, характер грузинских феодалов были прекрасно известны ему, поэтому он был уверен: ничего хорошего из этого не выйдет.

«Многие из вельмож против этого брака, — думал он, — нынче Абуласан провел свое, а если завтра недруги одолеют его? Да и Боголюбский даст хороший повод для этого.

Как только узнают его поближе, начнутся насмешки, — Занкан уставился в точку на потолке, будто читал там, как грузинские вельможи начнут потешаться над супругом царицы, — а потом уже он сам станет притчей во языцех у всего народа, никто не пощадит его. В Картли не умеют щадить».

Занкан пребывал в мрачном расположении духа. Каким еще пороком, кроме пристрастия к бражничеству, наделен Юрий Боголюбский — пьянство ведь влечет за собой множество недугов? Не сегодня-завтра они обнаружатся у царя-супруга, которого привезет в Грузию иудей Занкан Зорабабели. Не исключено, что потомство у царской четы родится с такими пороками, что… — при этой мысли Занкана пробрала дрожь, — и кто будет знать, что Занкан Зорабабели привез русского княжича в Грузию по велению царского дарбази?! Человек тридцать-сорок или пятьдесят? Да хотя бы все сто! Завтра вся Грузия узнает, что Занкан привез мужа для царицы Тамар. А потом этот муж окажется бражником и носителем кучи болезней. А больной отец подарит Грузии больную дочь или сына — наследника престола. При этой мысли Занкана сперва бросило в жар, а потом прошиб озноб. Нет, нет, ложиться в постель нельзя, он взволнованно мерил комнату шагами, она казалась ему слишком маленькой… Еще шаг — и кажется, ударишься головой о стену. Шагов двадцать, тридцать в длину…

«Почему, почему должно было случиться такое?! Когда бывало, что иудей оказывался замешанным в унизительном, темном для Грузии деле?!» — Занкан искал выход из создавшейся ситуации, но тщетно. Да и как найти его? Сообщив Абуласану, а стало быть, царскому дарбази все, что он узнал о Боголюбском, Занкан стал готовиться в обратный путь. Он был уверен, что Абуласан прикажет ему немедленно оставить половецкую землю. Но в ответ он получил нарекание — почему тянешь с делом? И Занкану стало ясно, амир решил извлечь из замужества Тамар пользу для себя.

«Боже, спаси меня от позора перед всей страной, а страну — от позора перед остальным миром».

Занкан лег в постель и вновь предался своим невеселым думам.

«А не сообщить ли все самой царице? Наверное, так и следует сделать. Иначе нельзя! Но это означает… восстановить против себя царский дарбази, превратить их в своих врагов… Знатному купцу иметь во врагах царский дарбази?! Неразумие… Сама царица не враждует с царским дарбази, замуж выходит по его требованию… И мне превращать их в своих недругов? Есть ли другой выход? Впрочем… Так жертвовать царицей, ее будущим, ни во что не ставить честь и достоинство царства? Мой долг помешать… Нет… царским дарбази пренебрегать нельзя».

Занкан закрыл глаза, замер.

«А теперь взвесим, просчитаем, какая опасность мне может грозить от членов царского дарбази? — Ход мыслей Занкана резко изменился. — Это зависит прежде всего от того, кому мое решение придется не по нраву. Меньшинство дарбази будет в восторге… Итак, сообщив царице всю правду о Боголюбском, я обрадую меньшинство. А большинство будет рвать и метать. Объясни я им, чем руководствовался, неужели не найдутся среди них те, кто одобрит мои действия?»

Если он сообщит царице, какого содержания письмо послал Абуласану и какой ответ получил от него, ясно, что Абуласану не позавидуешь, он станет Занкану врагом номер один. А Абуласан — лукавый враг, он будет улыбаться, привечать, даже дружески обнимать и, так же улыбаясь, выроет тебе могилу. И сделает это чужими руками, а сам будет горько оплакивать тебя: «Что это с тобой приключилось, несчастный мой Занкан!» Занкан задумался об окружении Абуласана. Вспомнил всех его приближенных. Занкан хорошо знал: творя зло, человек выходит за рамки своей честности и порядочности. Поэтому он пытался угадать, как далеко простирается алчность каждого из них, насколько способны они выйти за эти пресловутые рамки. Сказал ведь один из них как-то Саурмагу: знаю, ты силен, но для меня это не помеха — ты не позволишь себе того, что я позволял себе, совесть тебя замучает, именно потому тебе не одолеть меня.

«И все же не все из большинства пойдут за Абуласаном, когда узнают правду о Боголюбском. Они не станут враждовать со мной… Но многие поддержат его, эти не знают ни рамок, ни границ», — и перед глазами Занкана встало лицо Стефанэ Амилахвари. Силен был Стефанэ, и родство имел внушительное, но что они с ним сделали, когда он отказался примкнуть к восстанию Кутлу-Арслана?! «Я не отступлюсь от своей царицы, — сказал Стефанэ, — помешать вам не смогу, но восставать против Тамар, только что благословенной на царство, не буду». А царица не защитила, не отстояла его!