Михаил Веллер - Наш князь и хан

А если с этим новым князем уйти княжеством в Литву – все совсем ладно сложится. Потому что должность митрополита Литовского и Киевского с него никто не снимал. И будет он вполне на своем месте.

Так что Киприан и русское священство друг друга очень даже должны были понять. На первом и решающем этапе нам по пути: убрать Дмитрия. А дальше – договоримся.

…Чтобы восставшие москвичи не выпускали митрополита из города – это вряд ли. Авторитет церкви был слишком высок, чтоб вершить насилие над духовной особой высшего ранга. Прецеденты неизвестны.

Киприан остался дожидаться призванного князя. Чтобы потом своим влиянием поддержать его власть; укрепить легитимность. Интересно, какова была доля его участия в выборе кандидатуры. В литовских делах Киприан разбирался лучше многих, если не всех. И он сидел там митрополитом, и новый князь оттуда.

Интересное совпадение, да? Сложилась своего рода литовская партия, и это ее видимый пример.

Побежать Киприан мог по одной причине. За пятьдесят ему было – опытен, искушен в интригах, прошел византийскую школу. Бедой запахло. Татары мчатся. Бунт давить. Старый лис чует собак издалека.

А ведь у него даже ярлыка ханского нет. А должность занял. На Великого князя кивай не кивай – а спросят с тебя, здесь и сейчас. Если вообще спрашивать будут. Ты глава церкви? Твоя церковь против власти? Все ответят, а с тебя первый спрос. Хотя уж и не первый…

Шапка горит – на ком надо шапка горит. Сбежал Киприан в Тверь. С Сергием Радонежским о жизни побеседовать…

…Когда все кончилось, Дмитрий выпустил из темницы митрополита Пимена и повелел вступить в должность. Что Пимен немедленно исполнил.

Удобно иметь запасного митрополита.

Киприана привезли в Москву лишь на день – оскорбить в лицо и выгнать вон с треском. Больше он в Москву не вернулся – пока Дмитрий был жив. Дмитрий с тех пор Киприана на дух не переносил. Это и взаимно.

Дмитрий оставил в Москве жену свою Евдокию на сносях. Ребенок, их сын Андрей, родился 14 августа.

То есть князь покинул город не меньше чем за десять суток до прихода Тохтамыша. Учитывая скорость движения татар, весть не могла обогнать их на десять суток. То есть: Дмитрий Донской поспешно покинул Москву раньше, чем мог узнать о грядущем нашествии. То есть: он покинул Москву не для того, чтобы собирать ополчение. Такие дела. Фьюти-пьють, сказала птичка.

Почему он не забрал жену с собой? Родила бы в любой миг? Ну – иные времена, люди были привычные: взял с собой княжеского лекаря, положил жену в удобный возок, рожай на здоровье. А не забрал, потому что его выгнали.

Почему с рожающей женой не остался? Так потому что выгнали.

А ее-то почему не выпустили с ним, вместе не погнали? А пускай семья побудет в заложниках. Обычная практика. На всякий случай. Гарантия. Чтоб Дмитрий со злом на Москву не пожаловал.

Великая княгиня благополучно разрешилась от бремени. Но обстановка мало способствовала бодрости духа у роженицы. Хотя здоровье супругов было отменное: из их двенадцати детей умерло в детстве только трое, что было большой редкостью по тому времени.

Так, а потом почему выпустили? Ну, сначала поглумились, погрозились, попозорили. А потом дошел слух о подходе Тохтамыша. Вот тогда поднялась некоторая паника. С окрестностей и посадов тянулись люди укрыться за городскими стенами. А из города некоторые бежали подальше, типа эвакуации от войны. В самом же городе произошли известное пьянство и беспорядок, как принято при значимых русских мероприятиях.

В этом хмельном и неспокойном беспорядке Евдокия велела собирать вещи и закладывать конный поезд. С неохраняемого великокняжеского двора потянулись возки с рухлядью, слугами и детьми. Детей было ни много ни мало восьмеро. Еще четверых она родит позднее.

На улицах ее узнали. Начали бросать камни, глумиться, останавливать. Жена и дочь великих князей, Евдокия умела владеть собой. Когда хватали лошадей под уздцы – доброхотам раздавали заготовленные кувшины с винами. Доставали серебряные гривны. Дарили перстни и дорогую посуду, льстили и жалобили. Череда беженцев тянулась из города. Охране у ворот оставили даже жемчужное ожерелье и два золотых браслета с бирюзой.

Собственно, перед татарами Евдокия была уже без пользы: такое сложилось представление. Их-то ничто не остановит. Есть, конечно, злая отрада в мысли, что княжья семья тоже погибнет со всеми вместе; но это еще как повернется все, авось живы будем – а княжьего богатства вещи вот они, в твоих руках.

Хрен с ней, пусть едет – и запомнит урок крепко на всю оставшуюся жизнь.

Так и выпустили.

23 августа 1382 года передовые татарские разъезды приблизились к московским стенам. Ворота были затворены, на стенах люди.

Но! Посады сохранились в целости. Никто их не сжег, пространство вокруг города не очищал, чтоб затруднить будущий штурм.

Город не был похож на изготовившийся к осаде.

Первое, чем поинтересовались татары, крича вверх: в городе ли Великий князь? (С языками проблем не было: многие русские знали по-татарски, и среди татар были знавшие русский и толмачи.)

Им отвечали, что Дмитрия нет. Уехал.

Внимание! Принципиальный момент!

Татары больше не интересуются, а где Дмитрий есть? Не собираются его найти и наказать. Более он их не волнует. Нет – и ладно.

Погодите. Он правитель страны. Он не платит налога в Орду. Он отказался подчиняться. Он отвечает за все случившееся! Государственный преступник! Найти и покарать!

Близко ничего подобного.

Раз виновника нет – надо посылать во все стороны разъезды, подвергать ответственных лиц допросу с пристрастием – и искать! Найти! И покарать беспощадно – причем со всем родом его! Чтоб порочного семени на земле не осталось! Как у монголов принято.

Нет, други, царь Тохтамыш вашего совета не спрашивает. Он знает, что делает. Узнав об отсутствии князя – татары приступают к рекогносцировке. Объезжают стены, прикидывают местность; осматривают ров, ворота.

Тем временем в Москве появляются пьяные, со стен показывают татарам срамные места и охульно ругаются. Ну-ну.

А давайте прибавим цвета и запаха! Звука прибавим! Это же не статья какая – это живая жизнь. Наша собственная, наша судьба за минувшим поворотом. Боль, наслаждение, безнадега и счастье – оно все оттуда, на одной нити с нами.

Глухо стучат копыта по земле, запах конского пота и навоза. Дубленые степным солнцем и ветром монгольские лица: широкие скулы, узкие глаза, лисьи малахаи. Сшибает с ног жестокий прогорклый запах человеческих тел, с рождения не мытых.