Николай Полевой - Иоанн Цимисхий

-- Да, в самом деле, так не умеют любить у нас в Греции! -- вскричала Феофания.-- И признаюсь, я благодарна нашим грекам, что они не похожи на ваших аравитян! Если бы они бегали по пустыням...

"У вас и пустынь нет,-- сказала с презрением Зюлейка,-- кроме тех мест, где жили некогда люди и где запустение залегло теперь развалинами и кладбищами. У вас негде и ветру разгуляться: везде отравит его тлетворное дыхание человеческое..."

-- Чему ты смеешься, Феония? -- спросила Феофания у одной из гречанок.

"Государыня! раба твоя смеется тому, что и у нас в Греции так же любили когда-то. Есть и теперь, говорят, где-то каменный утес над морем, и с него бросались те, кто был несчастлив от любви. Говорят, что прежде на этом утесе протолпиться было невозможно".

-- А теперь?

"Теперь немногие знают дорогу к этому утесу, и она так заросла крапивою и терном, что если бы кто и хотел прийти на этот утес, то не проберется по дурной дороге",

-- Стало быть, теперь менее людей, несчастливых в любви?

"Не смею противоречить тебе, государыня".

-- Говори.

"Осмеливаюсь думать, что теперь у нас любят иначе, и, если позволишь, я расскажу тебе, повелительница, как любят в наше время".

-- Говори.

Феона начала рассказ.

"Сказывают, что когда-то, давно или недавно, право, не знаю, в одном большом городе, помнится, Эфес, жили шесть красавцев и три красавицы. Шесть красавцев влюбились в этих трех красавиц, и так влюбились, что получше Зюлейкина Малека: они решились на дело гораздо страшнее беганья по пустыням и разговаривания с ветрами, а именно -- они решили жениться на красавицах, хотя старинная пословица уверяла их, будто красивая жена, что морская волна -- и спит, так не верь ей".

Все засмеялись.

-- Мне кажется, что ты сердита на свое зеркало, Феона, и потому сердишься на красавиц,-- сказала Феофания.-- Впрочем, кривой нос твой дает тебе полное право.

Новый смех. Феона поморщилась и отвечала: "Может быть, государыня; но если бы я была мужчина и вздумала жениться, то выбрала бы самое меньшее зло: жену не молодую и не красавицу".

-- Продолжай.

"Но, как шестерым на трех жениться нельзя, хотя это, право, было бы не худо, то наши красавцы решились кинуть жребий, кинули -- вышло трем, а трое принуждены были оставаться без жен. Счастливцы избранные предложили красавицам руки и сердца и вскоре сделались счастливыми супругами. Остальные трое сильно печалились, только один из них, у которого всегда было, что называется παραστατική διαϑεσις (присутствие ума), скоро утешился, начал уговаривать товарищей и успел уверить их, что им досталась лучшая доля. "Кто препятствует, кто запретит нам любить этих красавиц? -- говорил он.-- Кто препятствует и красавицам этим любить нас? Если у проклятых мусульманов бывает и по десяти жен, зато у нас не запрещено обожать десяти любовниц, и -- право, друзья, выгода на нашей стороне. Не верь коню, лодке и жене -- пословица не лжет".

-- Ты, верно, на себе испытала это, Феона? Не правда ли? -- спросила Феофания, смеясь. Рассказ Феоны чрезвычайно забавлял ее.

"Великая повелительница! я рассказываю так, как слышала. Умный красавец утешал своих товарищей, и, когда те указывали на счастливых товарищей женатых, говорил им, что у счастья крылья орлиные, а нрав женский: сейчас только на месте -- вздумало, вспорхнуло и улетело. Вскоре так и случилось. Трое неженатых красавцев ходили к женатым и так любовались счастью их, что, видно, сглазили своих прежних товарищей. Вдруг, ни с того ни с сего, счастливые супруги занемогли, и сперва умер один, потом другой, потом и третий. Но вот какая была беда: они умерли -- что же с ними делать? Их не воротишь. Да, красавицы, жены их, были неутешны -- плакали, кричали, посыпали пеплом головы, оделись в самое печальное платье, и всего этого казалось им мало: воздвигли они мужьям своим великолепные гробницы, и такие дали страшные обеты, что в целом гогоде только и говорили об этих добродетельных супругах.

Одна из них велела вырезать себе болван деревянный, так похожий на ее мужа -- ну! точно живой, и душой и телом -- и день и ночь плакала она и обнимала милый свой болван.

Другая не довольствовалась болваном, но хотела сохранить своего супруга, если не живого, так хоть мертвого: велела набальзамировать его тело и беспрестанно плакала над ним.

Третья и этим не довольствовалась -- нет!-- она оставила дом свой, поселилась близ гробницы мужа, построила подле нее маленькую келью, обвела гробницу потоком воды и поклялась, что пока будет течь эта вода кругом гробницы, она не перестанет плакать.

Так и пошли дела. Услышали обо всем этом три неженатых красавца; жаль им стало бедных вдов, решились они пойти и постараться их утешить. Пришли к первой -- она не пустила их к себе; пришли к другой -- она отказалась их видеть; пришли к третьей -- она, сквозь окошечко своей кельи, разбранила их и сказала, что если еще раз придут они, то она встретит их палкою.

Видите ли, великая владычица, как любят у нас в Греции? Не по-арабски!"

-- Нужели твоя глупая сказка вся тут?

"Нет! если прикажете, я расскажу и окончание, но посмотрите, как сердятся многие, особливо Зюлейка! Если бы неправда была, то не колола бы глаз".

Феофания захохотала.

-- Положим, что так, но, продолжай.

"Этакой нрав у женщин,-- говорил один красавец,-- пока были у них мужья живы, они были к нам ласковы, а как мужья умерли, они и не глядят на нас. Видно, сильна была любовь их, что и нас любили они ради мужей своих". "Слыхал я,-- промолвил другой,-- будто любовь женщин походит на росу небесную: жива до первого солнышка -- взойдет солнышко, и роса высыхает". "Да и что вздумалось нам идти всем троим вместе? -- сказал третий.-- Утешать идти, так надобно одному быть, и не завидно ли будет нашим вдовушкам, если к одной приходят трое, а двум другим и по одному недостается? Разделимтесь, товарищи; кинем жребий, кому которую утешать достанется". Кинули жребий и отправились. "Кто пришел?" -- спросила неутешная вдова, та, у которой был вырезан деревянный болван. "Я".-- "Зачем ты пришел?" -- "Утешать тебя, прекрасная подруга друга моего".-- "Меня утешать? Какое мне утешение; вся моя утеха смотреть на изображение моего покойного мужа любезного, и -- плакать!" -- "Да чем смотреть на деревянного болвана, лучше посмотри на меня: ведь я очень похож на мужа твоего -- точь-в-точь покойник!" -- "Неужели? А я в горести моей и забыла об этом".-- Вдова отворила окошко, посмотрела на утешителя, в самом деле нашла в нем сходство с покойником, и долго плакали они вместе и разговаривали. На другой день показалось им, что лучше плакать в комнате, нежели в окошко на улицу, где всякий прохожий видит их неутешные слезы, а ведь люди такие злоречивые... На третий день они уж не плакали, а только сидели перед камином и горевали. Не знаю, холодно что ли стало им, камин надобно было растопить получше; сухих дров не случилось -- до того ли было этой бедной вдове -- думать о дровах! "Ах, если бы камин растопить,-- сказал утешитель,-- да жаль, дров-то нет".-- "А вот, кстати, болван моего милого покойника -- какое доброе, сухое дерево -- точно сам покойник мой! Он такой был добрый, что, конечно, порадуется, если и по смерти на что-нибудь пригодится". Взяли вдовушка с утешителем бедного болвана, раскололи его и растопили им камин.