Николай Полевой - Иоанн Цимисхий

-- Позор!.. О Цимисхий! а если совершится все по твоему желанию... не позор, но кровь, как яд палящий, запятнает нас...

"Или ты думаешь, что возврат еще возможен, великая повелительница?"

-- Для тебя -- нет... Я это чувствую.

"Справедливо. Для меня -- нет! Если теперь я должен буду воротиться к товарищам, без ключа от тайного выхода -- через час они явятся с моею головою к Никифору. Ты, верно, слыхала имена их, великая владычица, знаешь отчасти по делам: один из них, Михаил Вурз, тот самый, который послан был от Иосифа Постельничего в тарсийский лагерь ко мне, когда Иосиф готовил гибель Никифору; он перепилил, перегрыз свои кандалы и бежал из темницы. Другой, Лев Песиодид, который был в заговоре Мариана и Пасхалия, Третий, евнух Антипофеодор, тот, который..."

-- Остановись, Цимисхий!

"Тот, который подал покойному императору Роману, бывшему супругу твоему, стакан прохладительного питья, когда он утомился в игре мячом..."

-- Боже! это чудовище... Он жив!..

"Я хотел только объяснить, великая властительница, что, может быть, и тебе невозможно уже отступить от нашего предприятия. Стоит Антипофеодору произнесть одно слово, если я не явлюсь к нему через час, и тогда..."

Быстро отвязала Феофания ключ, который был у нее на поясе, и отдала его Цимисхию.

Несколько мгновений смотрел он на этот ключ, как будто наслаждался видом его.

"Он отопрет тебе, великая повелительница, дверь к свободе и счастию, к престолу, подле которого стану я с мечом моим, как твой последний раб, готовый пролить за тебя последнюю каплю крови..."

-- Крови! -- произнесла Феофания, содрогаясь и с трепетом смотря на ключ.-- В ад отопрёт он дверь, мне и тебе, Цимисхий!

"Ад покажется мне раем, если ты разделишь его со мною, божественная Феофания!"

Мутными глазами смотрела Феофания на роковой ключ.

-- С него каплет кровь -- он горит пламенем! -- воскликнула она, указывая на ключ.

"О, нет!-- насмешливо отвечал Цимисхий.-- Кровь можно смыть с него слезами покаяния -- и в слезах раскаяния пред Господом, пред Ним же не оправдится ни един грешник, потухнет самое адское пламя..."

Поспешно спрятал он ключ, завернулся в епанчу свою и снова преклонил колено пред Феофаниею.

"Так завтра преклонятся пред тобою, самовластительницею Царьграда и Востока, колена миллионов! Участь Никифора неотвратима. Мы все погибнем, если не предупредим его гибелью предстоящего бедствия. Народ раздражен; войско волнуется и ропщет; казна государственная истощена ненасытною жадностью его родственников, а богатство народное -- его непостижимым корыстолюбием. Завтра может вспыхнуть мятеж..."

-- Жизнь его будет пощажена! Клянись мне, Цимисхий!

"Охотно, великая владычица, но жаль, что прежде не знал я этого и не предупредил товарищей... Впрочем, жизнь человеческая всегда и вообще казалась мне излишнею тягостью для многих... По крайней мере, если судить по наружности, до сих пор жизнь не слишком веселит Никифора -- он так угрюмо смотрит на нее..."

Шорох шагов раздался в ближней комнате. Феофания ужаснулась -- даже Цимисхий смутился. Поспешно вскочил он и хотел убежать в потайную дверь, закрытую занавесами, роскошно раскинутыми по стене. Но Цимисхий не успел исполнить своего намерения, и немой карлик вбежал уже в это время в комнату; со страхом делал он какие-то знаки Феофании.

-- Несчастный! что ты хочешь объяснить? Никифор? Теперь, в это время? Что значит такое нечаянное посещение? -- проговорила вполголоса Феофания, вскакивая со своего дивана.

"Великая повелительница! если я обманут,-- скоро прошептал ей Цимисхий,-- горе обманщику! Еще на одно мгновение,-- продолжал он, крепко держа Феофанию за руку, когда она силилась удалиться от него,-- на одно мгновение: этот вероломный обманщик должен знать, что тот, кто бросается между льва и тигра, когда они устремляются друг на друга -- тот погибнет первый..." -- Он распахнул епанчу свою и указал Феофании на два кинжала, заткнутые за его поясом.

-- Клянусь тебе, Цимисхий... Удались, беги...

"Я давно знаком со смертью... Бежать? За тем, чтобы наткнуться на нож подставленного убийцы? Я -- останусь здесь!" -- Он обнажил один из своих кинжалов.

Уже слышна была тяжелая походка Никифора. Цимисхий бросился за занавес и скрылся в нем. Феофания устремила неподвижные глаза свои на то место, где стоял он. Его нельзя было заметить. Феофания отдохнула. Никифор входил в комнату. Низко преклонилась перед ним Феофания, скрывая страшное смущение под видом скромной покорности. Никифор остановился, смотрел на нее, будто любовался ее красотою.

"Феофания! -- сказал он,-- прошу твоего прощения, если мой нечаянный приход встревожил тебя. Сядь, моя достойная, милая супруга, успокойся".

Феофания почтительно села на диван, и подле нее поместился Никифор. "Удивляюсь,-- сказал он, стараясь смягчить грубый голос свой,-- удивляюсь, что вижу тебя неодетою, когда уже так близок час начала торжества и ты должна явиться во всем величии, приличном супруге властителя царьградского... Ты кажешься смущенною? Ты здесь одна..."

-- Одна, государь! -- с ужасом отвечала Феофания.

"Да, я разумею, что с тобой нет никого из твоих приближенных, ни одной невольницы -- а не другое что-нибудь!" -- Никифор улыбнулся.

-- Я... я...-- хотела сказать что-то Феофания и не могла ничего выговорить.

"Как прекрасна, как прелестна ты, Феофания, в этом наряде! -- сказал Никифор, целуя руку ее.-- Тебя изумляют, может быть, слова мои, но я так рад, так доволен -- я хотел разделить с тобою радость мою и благодарить тебя..."

-- Радость, великий супруг мой? Благодарить меня?

"Да, да, я хотел поговорить с тобою о Цимисхии".

Шорох послышался в комнате. Никифор небрежно оглянулся кругом и оборотился спиною к той стене, где скрывался Цимисхий. Тихо, украдкою оборотила беглый взор свой Феофания к месту его убежища и увидела Цимисхия. Забывшись, выставился он из-за занавеса, и -- кинжал виден был в руке его. Феофания окаменела на месте.

Только пять шагов разделяли Никифора от Цимисхия -- пять шагов отделяли Никифора от его могилы, а он беспечно сидел подле Феофании, не думая, не зная о своей участи. И подле него была она -- обольстительная Сирена, готовая предать его мечу убийцы. Одно слово могло открыть Цимисхия, но с этим словом Никифор задохся бы в крови своей... Ужасное состояние!

Да, порок и преступление знают ад и до смерти, знают его, еще скитаясь на здешней земле, постигают мучения и скорби, ожидающие грешника за пределами гроба... Зачем не умеют они объяснить этого ада заживо другим? Зачем не всегда чувствуют его?

"Я хотел поговорить с тобою о Цимисхии,-- продолжал Никифор.-- Каких скорбей избавился бы я, если бы знал прежде этого благородного, великодушного человека!"

Феофания с изумлением смотрела на Никифора и не понимала, что значат слова его? Хитрое испытание, или...