София Волгина - Век Екатерины Великой

Прошел еще один год… Чем же был заполнен день молодой здоровой девицы? Не имея фактически супруга, мужского внимания, друзей и возможности вращаться среди людей вне двора, оставшись в полном душевном одиночестве, Екатерине оставалось одно – заниматься чтением. Теперь она читала труды европейских ученых и философов. Она пользовалась библиотекой Академии наук, а такожде библиотекой молодого графа Александра Сергеевича Строганова. Кроме того, она постоянно выписывала себе книги из Франции, Англии и Пруссии, откуда ей поставляли их нарочными. Скакать на лошадях ей снова запретили доктора и сама императрица, сие было не на пользу женщине, которая желает забеременеть. Хотя от кого?

Екатерине шел двадцать четвертый год. Прошли новогодние и рождественские праздники. Все так же время уходило на карневалы, балы, где случались мимолетные встречи с разными знакомыми и незнакомыми придворными лицами.

К концу масленой недели императрица вернулась в город. На первой неделе Поста Великокняжеская чета начала говеть. В среду вечером Екатерина должна была пойти в баню, но накануне Чоглокова вошла в ее комнату, где находился и Великий князь, и передала ему от императрицы приказание тоже пойти в мыльню. Петр Федорович сразу же набычился.

– Ни в какую баню я не пойду, – отказался он наотрез и отвернулся.

– Сие есть повеление императрицы.

– А я все равно не пойду, – настаивал Великий князь в великом раздражении.

Чоглокова начала терять терпение.

– Вы не собираетесь повиноваться Ея Императорскому Величеству?

– Я всегда повинуюсь императрице, но не надобно учинять насилие и требовать от меня противного моей натуре!

– Вы всегда стараетесь обойти наши обычаи, но почему бы вам все-таки не сходить и не помыться перед святым праздником?

Петр Федорович вскинул голову и повысил голос:

– Сказал, не пойду, стало быть – не пойду!

– В таком случае, я слово в слово передам наш разговор государыне. Думаю, она сумеет наказать вас за сопротивление.

Великий князь вскочил на ноги и паки крикнул:

– Увидим, что она мне сделает, я не ребенок!

Чоглокова начала угрожать, что императрица посадит его в крепость. Великий князь вдруг горько заплакал и наговорил Чоглоковой много оскорбительного. Та такожде за словом в карман не полезла.

Круто развернувшись, Мария Симоновна ушла жаловаться императрице. Вернувшись, она стала говорить о том, как императрица недовольна тем, что у них еще нет детей, и что она бы хотела знать, кто из них двоих в том на самом деле виноват. В качестве наказания она освобождает их от говения на первой неделе, понеже Великий князь не желает идти в баню. Во все время их разговоров Великая княгиня молчала, понеже разговаривали оба на таких тонах и с такой озлобленностью, что и слова невозможно было вставить.

Токмо закончилась первая половина поста, императрица вместе с Иваном Шуваловым поехала в Гостилицы к графу Разумовскому, дабы отпраздновать там его именины, а племянника с невесткой с фрейлинами и остальной их обычной свитой отправила в Царское Село. Погода стояла необыкновенно мягкая и даже жаркая, так что в середине марта дорога вовсю пылила. Приехав в Царское Село, Великий князь и Чоглоков занялись охотой. Великая княгиня Екатерина Алексеевна и дамы как можно больше гуляли то пешком, то в экипажах. Вечерами играли в различные игры. Здесь Великий князь начал после долгого перерыва паки волочиться за принцессой Курляндской. Худой, разодетый в светлый нарядный камзол, выпивши после ужина, Петр Федорович настойчиво ухаживал за Екатериной Эрнестовной. Он преследовал ее везде и всюду на глазах у всех, что задевало самолюбие Великой княгини. Естественно, ее оскорбляло, что ей предпочитают маленькую горбунью. Не было рядом никого, кто защитил бы ее от такого оскорбительного отношения: ни матери, ни отца, ни брата, никакого другого высокого лица их ранга, кто бы мог указать на вызывающее и непотребное поведение Великого князя.

Однажды, не удержавшись, Никитична сказала Екатерине, что все возмущены преследованиями Екатерины Бирон Великим князем. На что Великой княгине нечего было ответить, окромя как навернувшимися слезами. Тяжелые мысли не давали ей покоя ни днем, ни ночью. В одну из подобных ночей явился Великий князь – как всегда, пьяным. Екатерина притворилась спящей, дабы он скорее лег спать и угомонился. Но Петру хотелось говорить о достоинствах Курляндской принцессы. Поняв, что жена спит, Петр заговорил громко, шумно расхаживая по комнате. Екатерина никак не отреагировала, и тогда он, ругая ее крепкий сон, больно ткнул ее несколько раз кулаком в бок, затем завалился на постель и тут же заснул. Екатерина же долго не могла сомкнуть глаз, проплакав до утра.

На следующий день Петр вел себя смирно, казалось, он был смущен своим поведением намедни. Екатерина ничем не показала, что помнит происшедшее. Через два дня они вернулись в Петербург, где говели последнюю неделю. Неугомонный Великий князь придумал себе размахивать и щелкать громадным кучерским кнутом, который был изготовлен по его отдельному заказу. Ему нравилось, помахивая им, носиться по комнате и заставлять своих камер-лакеев бегать из угла в угол, понеже кнут сей был весьма увесистый. Словом, в результате он домахался до того, что сам себя сильно хватил по щеке, оставив на ней хороший рубец. Петр Федорович весьма испугался, что императрица, узнав причину его окровавленной щеки, паки запретит ему говеть, и даже на Пасхе ему нельзя будет выходить. Как всегда в минуты, когда ему нужен был дельный совет, он побежал к Екатерине. Увидев его окровавленное лицо, Екатерина Алексеевна воскликнула:

– Боже мой, что с вами случилось?

Он сбивчиво поведал, в чем дело. Осмотрев рану, Екатерина успокоила его:

– Думаю, оному можно помочь. Идите к себе и постарайтесь, чтобы вашу щеку никто не увидел. Я приду к вам, когда достану то, что мне нужно, и надеюсь, что никто ничего не заметит.

Он ушел. Екатерина помнила, что несколько лет назад, когда она упала в Петергофском саду и расцарапала щеку до крови, ее хирург Гюйон дал ей мазь из свинцовых белил. Екатерина, используя сию мазь, не прекратила выходы в свет, и никто даже не заметил, что у нее было оцарапано лицо. Она сейчас же послала за мазью и, когда ее принесли, замазала Петру щеку так, что он даже сам ничего не заметил в зеркало.

В четверг они причащались с императрицей в большой придворной церкви. Чоглоков оказался тут как тут. В оную минуту свет упал на щеку Петра, и граф Николай Наумович, взглянув на него, заметил:

– Вытрите щеку, на ней мазь.

Как всегда в подобных случаях, Великий князь растерялся. Но нашлась Екатерина. Она сказала Великому князю, словно бы шутя: