София Волгина - Век Екатерины Великой

– Другая? – одновременно переспросили обе Екатерины.

Дашков хитро посмотрел на них.

– Слышали об упразднении Тайной канцелярии?

Екатерины ответствовали, что слышали, и такожде радуются сей новости.

– Каков молодец наш император! Сразу видно мужское суждение. Понимает, значит, что содержание подданных в страхе ничего хорошего не приносит. Люди вздохнут свободнее. Слава Богу!

Великая княгиня остудила его пыл, заметив с большой долей иронии:

– Вместо Тайной канцелярии учредили Тайную экспедицию. Не думаю, что будут в оной сильные отличия от канцелярии.

Дашков удивился сей новости, но она не убавила его восторгов.

– Да-а, – говорил он, – у Бога всегда есть, что подать!

За десять дней до погребения государыни ее тело со всеми регалиями уложили во гроб и вынесли в траурный зал. Народ допускали к телу дважды в день. В гробу государыня лежала, одетая в серебряную глазетовую робу с кружевными рукавами, а голову ей украшала императорская золотая корона, на нижнем обруче имевшая надпись: «Благочестивейшая Самодержавнейшая Великая Государыня Императрица Елизавета Петровна родилась 18 декабря 1709, воцарилась 25 ноября 1741, скончалась 25 декабря 1761 года». Гроб поставили на возвышении под балдахином золотого глазета с горностаевым спуском до земли, позади гроба – золотой государственный герб.

25-го января со всевозможным великолепием и подобающими почестями из дворца повезли тело государыни чрез реку в собор Петропавловской крепости. От дворца до собора шли сам император, за ним императрица, следом Скавронские, за ними – Нарышкины, потом все остальные по рангам. Для императора сей день, вестимо, был отнюдь не траурным, а полностью радостным. Посему он не скрывал своего веселого настроения: нарочно несколько раз отставал от везущего тела одра, пустив оного вперед на некоторое расстояние, потом изо всей силы добегал до него. Старшие камергеры, несущие шлейф епанчи и особливо толстый обер-камергер, граф Шереметев, коему достался ее конец, не могли бежать за ним, поелику для оного принуждены были выпустить из рук епанчу. Холодный ветер раздувал ее, и сие весьма забавило Петра Федоровича. Императрица Екатерина Алексеевна, коей было идти тяжелее других, как и все, идущие за ней, отстали от гроба, пока, наконец, не послали остановить всю церемонию, дабы отставшие дошли. После похорон Екатерина заметила, что пуще прежнего заговорили о непристойном поведении императора Петра, но его сии разговоры совершенно не обеспокоили. По возвращении во дворец он приказал, дабы для него начали убирать покои почившей императрицы.

В один из первых весенних дней Петр Федорович, император Всероссийский, бегал по всему Зимнему дворцу и делился своим счастьем: Фридрих Второй передал через своего новоприбывшего посла Александра фон Гольца уверения в своем дружеском расположении и (главное!) пожаловал ему чин генерал-майора прусской армии и дал ему полк. Императора совершенно не смутила шутка Кирилла Разумовского, посоветовавшего ему пожаловать Фридриху чин русского фельдмаршала.

Посол Австрии де Мерси-Аржанто, француз Бретель и другие посланники такожде передали приветствия от своих монархов, но их Петр Федорович едва дослушал. На Святой неделе император Петр Третий переехал в Зимний дворец, куда так и не успела въехать императрица Елизавета. Новый император поселил возле себя на антресолях теперь уже гофмейстерину Елизавету Романовну Воронцову, а жену отправил подальше, на другой конец дворца, в правое его крыло. Видимо, и Петр, и фаворитка его день и ночь раздумывали о том, как бы избавиться от нее, понеже Петр открыто выказывал ненависть к Екатерине. Узнав, что муж запретил ювелиру Позье появляться у нее, а садовнику носить ей фрукты, Екатерина Алексеевна окончательно потеряла покой. Бесстрашный садовник все равно радовал ее фруктами, пусть и тайно: он никого не боялся, полагая себя провидцем. Екатерине садовник давно предрек – и не уставал напоминать – будто ей суждено стать императрицей, и жизнь ее будет долгой, не менее семидесяти пяти лет. Екатерина понимала: не всегда верны подобные видения будущего, но она положила себе по крайней мере не противиться оному предсказанию. Императрица ничего не могла предпринять, пусть и знала, что у нее много приверженцев. Она донашивала последние месяцы, ей нездоровилось, и она отдала себя на волю судьбы, полагаясь на народную мудрость: горячность мешает, спокойствие помогает. Человек предполагает, а Бог располагает.

Екатерина вела себя, как и запланировала, являясь среди своего окружения, всегда в хорошем расположении духа, продолжая неизменно присутствовать на ужинах Петра, хотя ей было весьма нелегко: ей надобно было во что бы то ни стало утаить от всех беременность и родить. Вопрос сей был наиглавнейшим – от решения оного зависела ее жизнь. Отчаянная Екатерина продолжала видеться с супругом ежедневно, дабы он не заметил резкой перемены в ее облике. Однако последние три недели перед тем, как разрешиться, она не выходила и следила за действиями своего мужа через Шкурина, Дашкову и Орлова. Она видела, что первые правительственные распоряжения нового императора произвели благоприятное впечатление: он обещал следовать по стопам Петра Великого, издал манифесты о возвращении множества ссыльных, об уничтожении Тайной канцелярии, об отмене пыток, о понижении цен на соль, о расширении прав дворянства. Особливо были довольны в военных кругах: там радовались, что, наконец-то, после многих правительниц появился правитель-мужчина. Однако Екатерина Алексеевна видела, что он обращал внимание на пустые мелочи, не затрагивая важных государственных проблем. Нововведения в управлении духовными имениями, грубое обращение с высокопоставленными лицами, сановниками, генералами, покровительство голштинским родственникам, несправедливые награды, пренебрежение к гвардейским полкам, странное намерение немедленно начать войну с Данией – все перечисленное приведет к недовольству. К тому же, у государя почти не имелось своих людей, на коих он мог бы опереться в управлении страной.

Напротив, что касалось ее почитателей и приверженцев, Екатерина с радостью видела, как их число постоянно увеличивалось – не в последнюю очередь благодаря братьям Орловым.

Ко всему, дипломатический корпус в Петербурге стал порицать императора за его оскорбительное требование наносить визиты его дяде, принцу Георгу Голштинскому, прежде чем они могли встретиться с ним самим. Петр поразил английский двор, когда передал новому прусскому дипломату Гольцу конфиденциальное сообщение, сделанное лордом Бьютом русскому послу в Лондоне. Австрийский посол де Мерси-Аржанто вовсе старался избегать императора – так бесцеремонно с ним обращался Петр Федорович.