Ривка Рабинович - Сквозь три строя

В противоположность этому мой брат занял крайне правую позицию. Я немало раздумывала над вопросом: как могло случиться, что мы, росшие в одной семье и получившие одинаковое воспитание, развили столь противоположные мировоззрения? После раздумий я пришла к выводу, что большинство людей выбирают позицию «не головой, а чувствами». Иными словами, здесь решает не логика, а темперамент. Человек жесткий и не склонный к компромиссам, привыкший полагаться на силу, будет придерживаться крайней идеологии – правой или левой. Перейти от одной крайности к другой очень легко. Достаточно просто поменять полюса местами. Человек более мягкий и склонный к компромиссам изберет умеренную позицию, попытается понять также побуждения противника.

При советской власти нас воспитывали в духе экстремистской идеологии деления мира на черное и белое, на хорошее и плохое, на друзей и врагов. Всякие сомнения и раздумья толковались как неверность государству. Немало людей погибли за то, что сомневались, хотя бы в малой степени, в верности «генеральной линии».

Нас приучали мыслить не логично, а на основе догм. По-моему, многое из этого догматизма нашло свое выражение во взглядах правого лагеря в Израиле: отсутствие сомнений в правильности пути, склонность отвечать «нет» на всякое предложение о компромиссе. Общеизвестно, что большая часть выходцев из СССР занимают в Израиле правые позиции – в глазах многих даже Ликуд является слишком умеренным. Вчерашние коммунисты по прибытии в страну вливаются, как правило, в правый лагерь: крайний подход к вещам коренится в самом образе их мышления. Это, разумеется, грубое обобщение, имеются немало исключений из этого правила.

В тот период я уже писала самостоятельные статьи в газете и старалась в них объяснить справедливость позиции борцов за мир и опасности, скрывающиеся в позиции правого лагеря. Алия 70-х годов была открыта для различных мнений, и, несмотря на перевес правых позиций среди читателей, мои статьи находили чуткий отклик. Иногда между мною и читателями возникали бурные споры, я получала много писем, все это делало мою работу намного интереснее, чем она была вначале.

Когда человек не находит логичных ответов на проблемы, логику зачастую заменяет вера. Бог поможет, Он всегда помогает своему избранному народу. Тот факт, что Всевышний не проявлял склонности вмешиваться в дела своего народа со времен Моисея, не убеждает верующего человека. Это тоже тип догматического мышления, игнорирующего факты.

Недовольство правящими лидерами, на фоне внутреннего раскола на лагеря и усиления роли религии, привело к концу гегемонии блока левых партий и к победе правого лагеря на выборах в мае 1977 года. Что теперь будет? Означает ли смена правящей партии изменение режима?

Я не сразу поняла, что в условиях демократии нет ничего естественнее, чем переход власти от одной партии к другой. Воля народа – здесь это не пропагандистский лозунг, а действительное положение. Если изменение мне не нравится, значит, я в меньшинстве. К такому положению тоже нужно привыкнуть.

Несмотря на мое потрясение приходом к власти правительства во главе с Менахемом Бегином и опасение, что он приведет Израиль к войне, я в глубине души осознавала, что правящая верхушка левого блока в большой мере обюрократилась за девятнадцать лет пребывания у власти. Партия Труда (Авода на иврите), вопреки ее названию, перестала представлять интересы масс работающих по найму и превратилась в партию бизнесменов и высокопоставленных чиновников. Большие государственные и кооперативные компании, будучи монополистами в своих отраслях, закостенели и стали непродуктивными, а граждане, нуждающиеся в их услугах, терпели от волокиты. Общество нуждалось в притоке свежих сил – и это произошло в результате политического переворота.

Изменения действительно произошли, и многие из них были полезны. Одряхлевшие монополистические гиганты были расформированы и частично приватизированы, хозяйство освободилось от многих бюрократических пут. Но были вещи, с которыми мое сердце не могло примириться, и среди них главная – политика ползучей аннексии территорий, перевод туда гражданского населения. Такая политика, по моему убеждению, обрекает на провал всякую попытку прийти к миру. Четыре десятилетия, прошедшие с тех пор, подтверждают этот вывод: никаких сдвигов в сторону мирного урегулирования не произошло, и мы по-прежнему живем под постоянной угрозой кровопролитных войн.

Возмущало меня также резкое изменение в политике абсорбции: устройство новых репатриантов было фактически приватизировано. Я была и остаюсь убежденной в том, что абсорбция репатриантов – это общенациональное дело, которое должно направляться государством. По моему мнению, нельзя выбрасывать нового репатрианта на конкурентный рынок и говорить ему, чтобы устраивался, как умеет. Рынок оттесняет его к тем видам работ, оплата за которые минимальна. Все мы видели в начале 90-х годов профессоров, подметающих улицы. Это не делает чести государству. В результате тяжелого положения, в котором оказались репатрианты 90-х годов, в стране возросла преступность, особенно среди молодежи.

Положение алии 70-х годов было иным. Алия 70-х годов хорошо устроилась и не повлекла за собой волну преступлений, самоубийств и алкоголизма. Бездомных, ночующих на улицах, мы в те годы не видели. Не думаю, что нынешняя система, основанная на выплате новым репатриантам различных пособий, обходится государству дешевле.

Мы, репатрианты 70-х годов, быстро обрели самостоятельность. Через три года мы уже не считались репатриантами. Верно, государство инвестировало средства на наше устройство, но это была выгодная инвестиция: мы в дальнейшем не нуждались в помощи государства – напротив, работали и вносили в экономику свой вклад.

Есть национальные задачи, которые должны оставаться в руках государства и не могут быть переведены на свободный рынок. Ведь никому не придет в голову приватизировать ЦАХАЛ, ШАБАК или Мосад. Наши лидеры любили говорить, что абсорбция алии – это вторая по важности задача после обороны. Первая задача – безопасность – решается правительством. А что со второй задачей?

Иногда потеря здравого смысла постигает даже самых умных людей. Я не считаю себя самой умной, немало грубых ошибок я совершила в своей жизни. Об одной из них я расскажу здесь, так как дала себе слово быть искренней и не стараться делать мой рассказ красивее, чем он был на самом деле.

Я вышла замуж за человека, с которым познакомилась по объявлению в газете. Я ничего о нем не знала, он весь состоял из вопросительных знаков. Всякая нормальная женщина увидела бы, что это к добру не приведет, но я, по-видимому, в этот период не была нормальной женщиной.