Ривка Рабинович - Сквозь три строя

– Нам хватает места. Мы прибыли сюда на ограниченный срок, стоит ли бороться за дополнительную комнату?

Большой дружбы между мной и этой семьей не возникло.

Мои статьи в газету, помимо гонорара и известности, которую я завоевала в редакции, имели еще одно неожиданное последствие: оказалось, что в кибуцах многие люди старшего поколения знают русский язык и читают газету «Наша страна». Возле моей подписи под статьей всегда стоял адрес: центр абсорбции Гиват ха-Море. Члены кибуцов, как известно, всегда питали интерес к советскому строю; даже разоблачение преступлений сталинского режима не совсем погасило в них симпатии к Советскому Союзу. В дирекцию центра абсорбции поступила просьба из кибуца Эйн Харод, чтобы я выступила у них на вечере культуры с рассказом о жизни в СССР.

Я с радостью согласилась, и один из кибуцников приехал за мной. Сначала меня повели на прогулку по кибуцу. Не знаю, каково положение там теперь, после кризиса, постигшего кибуцное движение, но тогда увиденное потрясло меня. Это был большой и богатый кибуц; в нем был свой музей, великолепный обеденный зал, клуб и кафе. Весь кибуц напоминал парк: посыпанные гравием дорожки, декоративные кусты, цветы. Ничто не напоминало деревни и поселки, которые я видела в Советском Союзе! Мои гиды рассказали мне вкратце о принципах, на которых основан кибуц. Признаюсь, я была очарована.

Вечером клуб был полон до отказа. Из рупоров лились мелодии русских народных песен. Ведущий представил меня. Чтобы рассказывать и отвечать на вопросы, я часто использовала русские слова, которые были всем понятны.

О чем я им рассказывала? Разумеется, я не предвидела крушения Советского Союза; как выяснилось позже, даже известные советологи не предвидели этого. Я сказала, что режим прочен и что его сила не зависит от смены вождей. Так действительно было до появления на арене Горбачева, отца «перестройки и нового мышления», но в 70-х годах никто не предвидел предстоящего краха.

Я рассказала, что у рядового гражданина нет возможности проявить малейшую инициативу, что все до мелочей предписано сверху и исполняется автоматически, без неожиданностей.

Меня попросили рассказать, в чем это выражается в повседневной жизни. Я привела в пример собрание на предприятии, даже маленьком и не слишком важном: секретарь парткома предприятия заранее определяет весь ход собрания. Сначала единогласно избирают «почетный президиум» – ЦК КПСС во главе с генеральным секретарем; секретарь парткома заранее поручает кому-то из участников собрания объявить об этом. Затем избирается «рабочий президиум» из числа участников собрания. Хотя сидение за столом президиума не имеет никакого значения, секретарь парткома заранее составляет список и передает его одному из рабочих. Тот просит слова и говорит: «Я предлагаю избрать в президиум следующих товарищей» и читает фамилии из полученного списка. Все, разумеется, единогласно голосуют за это предложение.

Далее на собрании выступают люди, которым секретарь велел выступить, и говорят то, что он велел сказать. Резолюция всегда содержит призыв повысить производительность труда и улучшить качество продукции. Секретарь зачитывает ее, и все единогласно поддерживают. Так выглядит на деле диктатура пролетариата, которая якобы господствует в стране согласно доктрине ленинизма: пролетариат и рта не может открыть без диктата сверху. Но у людей вырабатывается реакция пассивного противодействия: они игнорируют принятые решения.

Мне задали вопрос: зачем, по моему мнению, партия вмешивается в такие ничего не значащие мелочи, ведь она могла бы, без всякого ущерба для себя, дать людям больше свободы? Я ответила, что власти, по-видимому, боятся, как бы свобода действий в мелочах не распространилась постепенно на более существенные вещи. Люди могут еще подумать, что все позволено.

Я рассказала также о постоянном дефиците продуктов и других потребительских товаров. Статистика – самая засекреченная область в СССР; истинные данные о состоянии социалистической экономики известны лишь узкому кругу лидеров. Народу сообщаются только «специально обработанные» показатели.

В заключение я просила их не считать меня антисоветчицей и подчеркнула, что в молодости была горячей сторонницей коммунистической идеологии, несмотря на то, что власть была жестока к нам и выслала нас в Сибирь. Я сказала, что сохранила еще остатки веры в возможность построения «социализма с человеческим лицом». Публика ответила бурными аплодисментами.

За этим выступлением последовала волна приглашений от других кибуцов. Я выступила в шести кибуцах; с каждым разом росла моя уверенность в себе. «Ты стала знаменитостью», – сказал наш учитель. Это было новое слово, не входящее в программу ульпана.

Все было бы прекрасно, если бы не душевная боль из-за неудачной любви. Еще одна ошибка, вызванная отсутствием опыта жизни в свободном обществе. Я влюбилась в человека, который оказался «не тем».

В центре абсорбции жили в основном семьи, и я, «свежая» разведенная, страдала от одиночества. Я познакомилась и подружилась с неженатым учеником ульпана, выходцем из Франции, лет сорока с лишним. Он знал русский язык, неплохо знал иврит и помогал мне в чтении документов и заполнении анкет. Он был обаятелен и любезен, иногда возил меня с детьми в своей машине в Тель-Авив, когда я хотела навестить маму. Он ввел меня в круг своих друзей в центре абсорбции, «французов» (на самом деле выходцев из Марокко, проживших короткое время во Франции), и мы вечерами вместе пили кофе; иногда я играла с ним в шахматы.

Более опытная женщина на моем месте обратила бы внимание на его странное, «не мужское» поведение: он не пытался флиртовать со мной, а мои попытки понравиться ему оставляли его равнодушным. Видимо, все в центре абсорбции знали, что он гомосексуалист, только я не поняла это. В один из дней он сам сказал мне: «Я не люблю женщин». Видимо, понял, что я неравнодушна к нему и питаю надежды на взаимность. Вскоре после этого он покинул центр абсорбции. Несмотря на его признание, я тосковала по нему.

Незаметно подошел конец срока нашего пребывания в центре абсорбции. Однажды меня вызвал к себе социальный работник; в его кабинете сидел еще один человек, представитель министерства строительства. Они спросили, где я хотела бы жить. Двоюродный брат в свое время советовал мне: «Проси квартиру в Бат-Яме. Это город на берегу моря, можно ходить на пляж и купаться; он близок к Тель-Авиву; тебе удобно будет навещать маму и ездить на работу». Я ответила на их вопрос: «В Бат-Яме».

Они посоветовались между собой и сказали: «Есть у нас один адрес в Бат-Яме, но дом еще строится, едва ли он будет готов к тому времени, когда вам придется покинуть центр абсорбции». Я сказала, что какое-то время мы сможем пожить у моей мамы. Они дали мне адрес и посоветовали съездить туда, ознакомиться с местом. Если я решу, что оно меня устраивает, они утвердят получение мною квартиры в этом доме.