Жозеф Рони-старший - Красный вал [Красный прибой]

— Любопытно знать, как это ты устроишь? — усмехнулся колбасник.

— Это уж мое дело… устрою… весь вопрос только в том, не струсит ли ваш господинчик Деланд.

— Чтобы Деланд струсил, испугался вашего паяца Ружмона? Да ты увидишь, какую он вашему Ружмону баню задаст.

— Значит, ты за него отвечаешь?

— Я полагаю, мой миленький.

— Ну, а если он не придет, что с тебя взять?

— Четыре окорока йоркширской и соответствующую спиртную поливку. Ну, а ты что ставишь, в случае если твой спразднует труса?

— Банкет у Виньена на двадцать человек по сто су с каждого.

— Идет. И кто теперь от своего обещания отступится, свиньей будет.

Вождям всегда приходится подчиняться воле своих последователей, такова уж их судьба. И эта глупая стычка в кабачке вызвала сражение, к которому ни Ружмон, ни Деланд вовсе не стремились: первому не хотелось пререкаться с братом Христины, второй же вообще был против таких выступлений. Об этом им, однако, сообщили не сразу. Дютильо завел переговоры относительно помещения с владельцем зала Морельон, который сдавался в наем и под зерновые склады, и под склады всякого фуража, одно время ходил под кафе-концерт и под кинематограф. Зал этот пришел уже в такой жалкий вид, что шел разговор о том, чтобы его совсем уничтожить, так как он не стоит ремонта. Вот почему его удалось получить по сходной цене, которую, к тому же, Дютильо рассчитывал покрыть из денег, полученных с аренды вешалок.

Когда это дело было сделано, Ружмона уведомили, что "желтые" вызывают его на бой с Деландом. Деланду же сообщили, что революционеры высказывают сомнения в том. что он решится сразиться с их вождем. И тотчас же весть о предстоящем ораторском сражении разнеслась по всем околоткам и предместьям, так что бойцам уже отступления не было. К тому же и они сами начинали разгораться, глядя на то, как горячатся их последователи.

Вход в зал был через кегельбан, у которого высились три обсыпанные известкой тополя. Самый зал носил на себе следы всех перебывавших в нем учреждений. Стены пестрели последовательными слоями своей окраски: тут светилась розовая, из-под нее выглядывала голубая, с другой стороны красная краска; на фоне, этих пестрых стен красовалась полустертая дама в шляпе мушкетера, очевидно символизирующая искусство, а также и тонкий вкус 13-го квартала города Парижа. Пол, напротив, имел самый простой и обычный вид. Впереди было несколько рядов продранных кресел с торчащим из разодранных мест обивки волосом, две убранные красным ложи красовались по бокам, остальное пространство было заставлено рядами простых стульев. В глубине, под потолком, висел раек. Самая сцена изображала сад с фонтаном по середине и часовней сбоку.

Авангарды обеих партий противников явились заранее, чтобы занять выгодные позиции для предстоящей баталии. Внушительного вида представители "желтых" заняли одну из лож. В самой глубине этой ложи стояли две мрачные зеленолицые фигуры, в которых все сразу узнали братьев Самбрего, содержателей фехтовального зала, в котором занимались также и боксом.

Другую ложу заняли "красные", среди которых гигант Альфред имел особенно задорный вид, благодаря только что подстриженным волосам.

Публика собиралась медленно и располагалась в зале отдельными кучками. Исидор Пурайль, с красным шиповником в петлице, с какой-то безудержно-детской радостью набрасывался на каждого входящего и с таинственным видом указывал места.

Арман и Марсель Боссанжи, Эмиль Пурайль, Густав Мельер забрались в амфитеатр. У Эмиля было такое же безумное лицо, как тогда, на похоронах, Мельер же, напротив пыл весь какой-то разнеженный; толпа, настроение, ожидание предстоящей горячей схватки наполняли его душу каким-то жутко счастливым чувством, и он молча склонил голову на плечо Армана. Арман же ждал чего-то великого, чего-то решительного, великого символа грядущих событий.

Тут же был и похожий на выходца с того света Фаландр. Его громадные, как у лошади, глаза сегодня казались еще более впалыми. Он читал какую-то красную брошюру и, по временам, отрываясь от чтения, что-то бормотал.

В самом центре поместился среди "шестерки" Дютильо. У всех у них были узловатые, с стальными острыми наконечниками палки, и свежие ярко красные цветы шиповника красовались в их петлицах. В устремленном на ложу "желтых" взгляде Дютильо можно было прочесть, что он готов их колесовать, изжарить на сковородке, сварить в кипящем масле, жечь им пятки, ломать кости… вытянуть все жилы…

К половине девятого публика стала притекать интенсивнее. Обе входные двери впускали целые толпы, в зале уже поднялось облако табачного дыма. На сцене появились какие-то бородатые граждане. Дружным "ура" встретили "желтые" появление Христины Деланд. Она сияла красотой в первом ряду ложи "желтых". На ней была серебристо-серая блузка, на фоне которой красиво выступали желтые цветы приколотого к поясу букетика.

И в этой сияющей красоте женщины все сыны Франции, и "красные", и "желтые", чувствовали источник величайшего из дарованных смертным наслаждений. Ненависть, вражда, мечты, все смешалось и заслонилось этой манящей красотой женщины.

Какой-то бесцветный товарищ предложил выбрать председателя сегодняшнего собрания. В воздухе прозвучало несколько имен. Какой-то бородатый мужчина, отчеканивая слоги, громко назвал имя:

— Комбелар.

— Делетан, — дружным хором ответила ложа "желтых".

Первый сигнал к схватке был дан. Все лица затрепетали, как гладкая поверхность воды при случайном порыве ветра. Со всех сторон раздавались голоса, выкрикивающие фамилии, сначала нестройно, потом, благодаря созвучности обеих фамилий, в известном ритме:

— Ком-бе-лар. Де-ле-тан.

Но вот имя Комбелара посыпалось градом, покрывая другое. Бесцветный товарищ отчаянно потрясал колокольчиком.

— Пусть те, кто за товарища Комбелара, поднимут руки.

Тысячи рук затрепетали в воздухе.

— Теперь кто против?

Поднялись другие руки, но их было меньше.

— Председателем сегодняшнего собрания выбран товарищ Комбелар.

Под громкое "ура" Комбелар взошел на сцену. Его широкое, веселое лицо расплывалось в улыбке, в каждом движении его чувствовалось торжество. Прижимая руку к животу, он закричал каким-то оловянным голосом:

— Товарищи, оказывая честь старому слуге народа, вы самим себе оказываете…

Его прервал грубый возглас колбасника, пустившего по его адресу ругательство.

— Долой, убрать, живот вспороть этому колбасному мерзавцу! — крикнул в ответ Дютильо.

Но Комбелар уже предлагал избрать бюро. Тотчас же был выбран красный Габюло. Когда же и третий член президиума оказался красным, "желтые" встали, как один человек, и началась невероятная перебранка, которую прервал Гуржа. Хотя еще не наступил момент издавать животные крики, он завизжал, как поросенок под ножом, что вызвало смех и охладило страсти. А Комбелар сказал: