Том Холт - Александр у края света

Я пребывал в сомнении.

— Не слишком ли это сложно? — спросил я. — Судя по тому, как дело пошло в последние два раза, лучше предположить, что если что-то может пойти не так — обязательно пойдет.

Он смотрел на меня с едва заметной усмешкой.

— Я солдат, — сказал он. — Я всегда этого жду. К сожалению, это мало что решает. Даже если ты знаешь, что какое-то звено в цепи ослабло, это не значит, что ты способен как-то это исправить. Нет, мы просто должны устроить все так, чтобы ошибок было так мало, как только возможно.

Он посмотрел на меня в упор.

— Ты действительно думаешь, что сможешь найти того, кто откроет ворота? — спросил он.

Я кивнул.

— Думаю, да, — сказал я.

С последней нашей встречи он определенно постарел. Его широкие плечи выглядели костлявыми, мускулистые руки истончились, и он носил плоть, как старик — тунику, которая была ему впору двадцать лет назад. Кисти рук, казалось, сделались больше и слегка тряслись. Однако шрам, которым я одарил его многие годы назад, остался на месте, и смотрел он так же твердо, как всегда.

— Мир, — повторил он. — Не думаю, что вы, греки, понимаете значение этого слова.

— Мы и не пониманием, — ответил я. — И поэтому придти к нему можно только этим путем. Слушай, Анабруза, я был с тобой совершенно откровенен. Если ты не откроешь для нас ворота, чтобы мы заняли деревню ночью — тихо и мирно, пока все спят — ты мы придем с катапультами и таранами, чтобы взять ее днем, и это тебе совсем не понравится, обещаю.

— Я в этом уверен, — сказал он. — И если б я думал, что могу тебе доверять, все было бы по-другому. Но я не могу. Да и как можно тебе доверять после последнего раза?

Я пожал плечами.

— Если ты не станешь сотрудничать, — сказал я, — мы совершенно точно возьмем стены штурмом и перебьем вас всех. Если ты сделаешь, как я сказал, есть шанс, что я сдержу слово. Даже полшанса лучше, чем ничего.

Анабруза смотрел на меня с незамутненным презрением. Хотел бы я знать, чем его заслужил.

— Если я открою ворота, — сказал он, — что ты сделаешь? Что именно ты собираешься предпринять?

Я улыбнулся.

— Я похож на дурака? — сказал я. — Я не собираюсь тебе этого говорить. Ты меня слушаешь или нет? Я говорю о возможности сохранить жизни — жизни и твоих, и моих людей. Ради всех нас я пытаюсь подойти к делу практически. Мне казалось, что ты-то, из всех возможных людей…

Он отвернулся, как будто не мог больше выносить одного моего вида.

— Чтобы ты знал, — сказал он, — мой сын... мой второй сын... был убит в том бою. Я слишком стар и слишком устал, чтобы завести других. Слышал ли ты историю женщины, захваченной в плен персами?

Я моргнул.

— Нет, — ответил я. — По крайней мере, ничего такого не могу припомнить. Подходящий ли сейчас момент, чтобы рассказывать истории?

Он не обратил внимания на это замечание.

— Как-то раз, — сказал он, — персы напали на наш народ и захватили деревню. Персидский военачальник увидел среди пленных женщину и она ему приглянулась. Поскольку она не хотела иметь с ним дела, он согнал всю ее семью в кучу и сказал ей, что перебьет всех, если она не сделает, что ей от него надо. Если же она станет сотрудничать, — продолжал он, выделив это слово, — он обещает пощадить кого-то одного. Только одного — кого она сама выберет.

— Интересная история, — сказал я. — Продолжай.

— Она приняла предложение, — продолжал Анабруза, — и сказала персу, что желает, чтобы он пощадил ее брата. Перс сдержал слово; позже, однако, он спросил ее, как она сделала свой выбор?

— Это всего лишь логика, — ответила она. — Я не выбрала мужа, потому что когда-нибудь смогу найти другого. Я не выбрала детей, потому что если я выйду замуж, то рожу новых. Но мои отец и мать мертвы и новых братьев у меня уже не будет — поэтому я выбрала его.

Он вздохнул и посмотрел на меня.

— Мне всегда было любопытно, можно ли вообще дойти до точки, где приходится делать выбор вроде этого. Честно, я не думал, что такое в человеческих силах — принимать такие решения холодно и рационально. Это, впрочем, — продолжал он, — было до того, как явились вы, греки.

Я нахмурился.

— Ты согласен или нет? — спросил я. — Меня, на самом деле, не настолько заботит это, чтобы прохлаждаться с тобой бесконечно.

— О, я сделаю это, — ответил он. — Логически мысля, я не вижу другого выбора. Скажи мне вот что: люди, которых вы захватите... Разве вы, греки, не продаете своих пленников в рабство?

— Иногда, — ответил я. — Но мы в Антольвии отрицаем рабство. Я думал, ты это заметил.

Он поразмыслил над моими словам и ответил легким кивком.

— Это так. Вы отрицаете рабство. Мы тоже. Другие скифские племена держат рабов — будины, массагеты и другие, имен которых я даже не знаю и которые живут на другом конце мира. Мы же почему-то никогда не держали рабов. Наверное, сама идея нас не устраивала.

Я пожал плечами.

— Рабство делает общество слабым и испорченным, — сказал я. — Там, где богачи держат целые армии рабов, простые земледельцы и ремесленники не могут заработать на жизнь. Кроме того, рабов постоянно надо держать в подчинении; все это губительно действует на общество, как погубило спартанцев. Все, что они делали с основания города, стояло на страхе перед собственными рабами, которые в один прекрасный день могут восстать и перебить их. Нельзя жить с такой ношей.

— О, — сказал он. — Разные причины. Обещаешь ли ты, что если я открою ворота, вы не закуете мой народ в цепи и не отправите его... напомни мне, где у вас самый большой рынок рабов? — На острове Делос, — ответил я. Он кивнул.

— Это там у вас стоит большущий храм? — спросил он.

— Верно. Мы верим, что Аполлон родился на Делосе.

— Понимаю, — сказал он. — Вы взяли святое место и превратили в рынок рабов. Определенно вы, греки, куда сложнее, чем я думал.

— Даю тебе слово, — сказал я. — Когда деревня будет разрушена, вы будете вольны идти, куда захотите.

Он поднялся, медленно и неловко, будто у него саднило спину.

— Я открою ворота, — сказал он. — И после того, как ты сделаешь, что должен, я больше никогда тебя не увижу. Ты можешь обещать и это тоже?

— Не вижу, зачем нам еще встречаться, — ответил я.

Он улыбнулся.

— Тогда договорились, — сказал он. Просто меня одолевают ужасные предчувствия. Я представляю, что я умер и отправился в края на далеком севере, куда мы удаляемся после смерти, и первый, кого встретил там — ты.

Он двинулся к выходу, но остановился и повернулся ко мне.

— Хочу спросить у тебя еще одно, последнее, — сказал он. — Правду ли говорят, что ты держишь в кувшине волшебную змею, которая делает тебя непобедимым и сообщает чужие мысли? — Нет, — ответил я. — О. О, что ж, — сказал он. — Я должен был догадаться, что все нельзя объяснить так просто.