Нина Молева - Княгиня Екатерина Дашкова

— Насколько это было возможно.

— А вот меня, напротив, интересует ваша страна, тем более что она так молода.

— Что вы подразумеваете под молодостью страны, ваше сиятельство?

— То, что Россия была создана Петром Первым.

— Я не могу с вами согласиться, князь. Россия существовала как могущественное государство задолго до Петра. Хочу напомнить, что до рождения этого императора были покорены Казанское, Астраханское и Сибирское ханства, разгромлена угрожавшая всей Европе Золотая Орда.

— Все так, но не будете же вы отрицать, княгиня, что именно Петр сблизил Россию с Европой, которая только со времени его правления узнала по-настоящему вашу страну.

— Великая империя, князь, имеющая столь неиссякаемые источники богатства и могущества, как Россия, не нуждается в сближении с кем бы то ни было. Столь грозная масса, как Россия, правильно управляемая, притягивает к себе кого хочет. Если Россия оставалась неизвестной до того времени, о котором вы говорите, ваша светлость, это доказывает — простите меня, князь, — только невежество или легкомыслие европейских стран, игнорировавших столь могущественное государство.

— Положим, и все же я удивляюсь вашему отношению к столь прославленному и мудрому государю. Насколько мне известно, ваша императрица сооружает ему памятники, а вы, ее близкий друг, придерживаетесь прямо противоположных взглядов.

— В доказательство того, что у меня нет предубеждения против Петра Первого, князь, я искренно выскажу вам свое мнение о нем. Он был гениален, деятелен и стремился к совершенству, но он был совершенно невоспитан, и его бурные страсти возобладали над его разумом. Он был вспыльчив, груб, деспотичен и со всеми обращался как с рабами, обязанными все терпеть; его невежество не позволяло ему видеть, что некоторые реформы, насильственно введенные им, со временем привились бы мирным путем в силу примера и общения с другими нациями. Если бы он не ставил так высоко иностранцев над русскими, он не уничтожил бы бесценный, самобытный характер наших предков. Если бы он не менял так часто законов, изданных даже им самим, он не ослабил бы власть и уважение к законам. Он подорвал основы Уложения своего отца и заменил их деспотическими законами; некоторые из них он сам же отменил. Он почти всецело уничтожил свободу и привилегии дворян и крепостных; у последних он отнял право жалобы в суд на притеснения помещиков. Он ввел военное управление, самое деспотическое из всех, и, желая заслужить славу создателя, торопил постройку Петербурга весьма деспотическими средствами: тысячи рабочих погибли в этом болоте, и он разорил дворян, заставляя их поставлять крестьян на эти работы и строить себе каменные дома в Петербурге; это было ужасно тяжело. Он построил Адмиралтейство, хотя вода в Неве так мелка, что на этих верфях строят только корпуса судов, которые затем с величайшим трудом и расходами заключают в камели и перетаскивают в Кронштадт, — этого он мог и не делать, зная, что даже большие или сильно нагруженные суда не могут дойти до Петербурга. При Екатерине Второй город увеличился в четыре раза и украсился великолепными строениями, и все это совершилось без насилия, поборов и не вызывая неудовольствия.

— Мне остается признать, что вы много размышляли над этим вопросом, княгиня, и, несомненно, владеете данными, которых я попросту не знаю. Но все же согласитесь, что монарх, самолично работающий на верфи, представляет великолепное зрелище.

— Я убеждена, что вы говорите это шутя, так как сами знаете, что время монарха слишком драгоценно, чтобы тратить его на работы простого мастерового. Петр Первый мог привлечь к себе не только плотников и строителей, но и адмиралов. Он пренебрегал своими прямыми и важнейшими обязанностями, работая в Саардаме, чтобы стать плотником и испортить русский язык, примешивая к нему голландские окончания и термины, которыми переполнены его указы и все относящееся до морского дела. Ему незачем было посылать дворян изучать ремесла садовника, кузнеца и так далее, каждый дворянин с удовольствием уступил бы двух-трех своих крепостных, чтобы научить их этому делу.

— Вы не будете возражать, княгиня, если я передам содержание нашей беседы моему императору?

— Полноте, князь, какая в этом нужда? Я не могу считать себя специалистом ни в одной из тех областей, которой сейчас пришлось походя коснуться, и уж во всяком случае не решусь соревноваться в познаниях с таким просвещенным монархом. Я могу только извиниться перед вами за горячность моих выражений, но, поверьте, князь, они были вызваны тем, что я одинаково горячо люблю мою родину и истину.

— Это делает вам честь, княгиня, и заставляет меня признать, что вы и впрямь, как о вас говорят, удивительная женщина.

…Прага. Саксония. Дрезден с его удивительнейшей картинной галереей. Берлин, где князю Павлу разрешено было присутствовать на смотре сорокадвухтысячного войска, во время которого король впервые согласился поговорить с женщиной. Кенигсберг. Мемель. И Рига, где губернатор уговорил меня задержаться на два дня. Как в Варшаве жила благодарная память о князь Михайле, так здесь о моем отце, который всегда защищал права ливонцев в Сенате, стараясь сохранить за ними ряд исконных привилегий, которых еще не успело приобрести русское дворянство. Но дальше был Петербург.

— Привез ответ княгини, Павел Сергеевич? Будет она в воскресенье в Царском Селе?

— Привез, дядюшка, но в воскресенье быть княгине в Царском никак невозможно.

— Это ещё почему?

— Захворала. Сначала сын с горячкой свалился. А пока княгиня его отхаживала, сама расхворалась. Просила доктора Роджерсона удостоверить его болезнь перед императрицей.

— Да при чем здесь Роджерсон! Столько лет не была в Петербурге и опять за старое — опять за болезни. Не сомневаюсь, что государыня будет очень раздосадована.

— Уверяю вас, дядюшка, никаких здесь уловок нет. Сам все видел.

— Тоже мне свидетель нашелся. А хоть бы и правда, у Дашковой ты знаешь сколько недоброжелателей. Сразу все к характеру ее приплетут, так государыне представят, что она уже больше княгиню и видеть не захочет. Надо же, досада какая!

— Рад вас видеть, княгиня, в добром здравии. Только заранее предупредить должен: особой ласки от государыни не ждите. Раздосадована она вашим долгим отсутствием.

— Но и о добром здравии, Григорий Александрович, еще говорить рано. Роджерсон никак мне этой поездки разрешать не хотел. Сказал, слаба больно — не выдюжу.

— А надо, Катерина Романовна. Вон сейчас ее императорское величество в церковь пойдет, так вы с придворными встаньте. Первой ни в коем случае к государыне не подходите. Ну, в добрый час, княгиня, в добрый час!