Нина Молева - Княгиня Екатерина Дашкова

— Вы имеете в виду формирование характера?

— И это тоже, но не только. Мне довелось практически познакомиться с системой государственного устройства и хозяйственного управления страной. В хозяйственных и экономических вопросах для меня не осталось секретов. Наглядные уроки всегда дороже теоретических.

— Особенно в условиях самостоятельности.

— И вы так считаете, княгиня?

— Мне пришлось столкнуться с хозяйственными проблемами, потеряв мужа, на практике собственных имений.

— И вы справились с ними?

— Думаю, что да.

— Великолепно! Чего же теперь вы ждёте от Европы?

— Очень многого. Прежде всего образования своих мыслей и чувств, которое невозможно без общения с выдающимися умами своего времени. Наша государыня ищет переписки с Дидро и Вольтером, я думаю, исходя из вашего примера, ваше величество.

— И она права. Одна переписка с Вольтером питает мою душу много больше, чем чтение десятков новых книг. Он гениальный философ, но и не менее гениальный собеседник, всегда умеющий подсказать своему оппоненту то, в чем тот больше всего нуждается.

— Я мечтаю о встрече с ним!

— Нет ничего проще. Я напишу о вас, и уверен, Вольтер будет в восторге от возможности познакомиться с вами. Но приготовьтесь, княгиня, к тем проявлениям скептицизма, которые свойственны патриарху нашему, как, впрочем, и мне, его верному ученику.

— Что вы определяете как скептицизм, ваше величество? Если ваше величество подразумевает под ним всю перемену прусского уголовного производства, которая теперь здесь осуществлена, отказ от пыток, введение веротерпимости, государственные гарантии свободы исповедания каждой религии, наконец, покровительство Берлинской академии…

— Вы хорошо осведомлены о наших делах, княгиня.

— Это естественно. Деяния единственного в Европе монарха-философа не могут не интересовать общество.

— А мои войны? Они коснулись едва ли не всех европейских стран.

— Ваше величество, войны — неизбежная форма государственной политики, горестная, но тем не менее неизбежная. Человечество еще не нашло способов мирного решения своих споров, которые, кстати сказать, всегда ведутся правительствами, а не народами. Народы остаются во всех случаях страдающей стороной, тогда как монархи обретают их ценой место в истории.

— Вы беспощадны, княгиня.

— А может быть, используя вашу же терминологию, ваше величество, скептична в отношении нашей действительности?

— О, вы ловко парировали мой мяч. Думаю, Вольтер будет от вас просто в восторге.

— Вы очень снисходительны ко мне, ваше величество. Разрешите воспользоваться этой вашей слабостью и задать вам один из очень интересующих меня вопросов.

— Прошу вас, княгиня.

— Я знаю, что шесть лет назад вы издали указ о сельских школах, где говорили о великом зле невежества и необходимости широкого просвещения народа.

— Да, таково мое убеждение.

— Что же воспоследовало за этим благословенным указом? Оказалось ли возможным претворить его в жизнь?

— А, вы не знаете? Что ж, с удовольствием скажу — посещение начальных школ стало обязательным для всех детей селян.

— Это очень дорого обошлось государству.

— Вовсе нет. На них должны тратиться помещики и сами родители. Просто образованность стала своего рода налогом, столь же обязательным для людей, как и подати.

— Положим. Но как же учителя? Ведь потребовалась целая армия учителей.

— Безусловно. Но для этого мы использовали инвалидов. Отныне, чтобы получать свою пенсию, они должны преподавать.

— То есть вы отобрали у них пенсии?

— Можно сказать и так. Но зато мы уничтожили большую категорию людей, обременявших государство, и превратили их в полезных членов общества. Возможно, это жестокая, но полезная для государства мера.

— Но ведь не все же инвалиды обладают необходимыми знаниями, наконец, способностью быть учителями.

— Все так, но время решит и этот вопрос. Главное — общее направление нашей политики.

— Вы верите в божественное происхождение власти, ваше величество?

— Я обязан в него верить, но…

— Я вспоминаю ваши слова из «Рассуждений о политическом будущем европейских стран». Вы написали их достаточно давно.

— В год моего вступления на престол, княгиня, а это произошло почти тридцать лет назад.

— Так вот эти слова. Я воспроизведу их по памяти и потому прошу простить возможные неточности. Вы писали, что большая часть государей воображает, что Бог нарочно и из особого внимания к их величию, благополучию и гордости создал ту массу людей, попечение о которой им вверено, и что подданные предназначаются лишь к тому, чтобы быть орудиями и слугами их нравственной распущенности. Ваши взгляды изменились?

— Ни в коей мере. Сознание собственной исключительности у монарха не имеет отношения к реальной действительности. Свое положение необходимо каждодневно подтверждать, следуя постулату, что государь — первый слуга Государства. Я подчеркиваю — Государства с большой буквы. Это служение абсолютно и не допускает никаких скидок, тем более в отношении собственных удобств и личной жизни.

— Но человек слаб.

— Человек — не монарх. Для монарха подобное объяснение означает признание полной его непригодности для престола. И не надо думать, что люди хотят стать рабами любого монарха, потому что им нравится рабское состояние. Любое подчинение общества — это компромисс ради поддержания в государстве законности, порядка, защиты прав каждого отдельного гражданина.

— Я знаю, как интересовалась вашими опубликованными трудами и мыслями ныне царствующая российская императрица.

— Что не помешало ей расстаться с собственным супругом, который был и моим родственником, и, насколько я знаю, горячим почитателем.

— Ничего удивительного, ваше величество. Петра Третьего увлек великий Фридрих-полководец, знаток военного дела, Екатерину Вторую — монарх-философ. Но все дело в том, что разделять эти две половины одного целого нельзя и не нужно. Неправильное представление о вас не позволяет понять истинное величие вашей личности и вашего царствования.

— Княгиня, я никогда не скрывал, что люблю восторги по поводу моей личности, особенно если они исходят не от подданных, которым я, естественно, не верю, а от лиц, никак от моей власти не зависящих. Чтобы дополнить понравившийся вам портрет монарха-философа, скажу, что идеальное государство, в моем представлении, следует уподобить стройной философской системе, где все части между собой связаны и логически, то есть неотвратимо вытекают одна из другой. Размышлять над, созданием и совершенствованием этой системы и есть обязанность каждого монарха, если даже судьба не наделила монарха необходимыми талантами, то он должен быть обязан ей хотя бы чувством ответственности за свое пребывание у кормила правления своим народом.