Владимир Архипенко - Ищите связь...

Однако ближе к полудню, когда работы по кораблю были закончены, потянуло свежим ветерком, вода вокруг зарябилась, а на западе в небе появилось маленькое облачко. К этому времени барометр упал настолько, что сидевшие в своей рубке штурманы с изумлением поглядывали друг на друга — такого они еще не видывали.

Командир бригады отдал приказ выходить в море. Головным, как всегда, шел «Император Павел I», за ним «Андрей Первозванный», «Цесаревич» и «Слава». Корабли, набирая ход, шли навстречу начавшим подниматься волнам и усилившемуся ветру, который уже засвистел в снастях.

От горизонта быстро наползала, захватывая все видимое пространство, огромная черная туча.

Сергею никогда еще не доводилось бывать в штормах, хотя он уже много наслышался, о них. Волнения он не испытывал никакого — разве может что-то случиться с такой стальной громадой даже на большой волне? Однако он и опомниться не успел, как корабль стало раскачивать. Форштевень несколько секунд лез кверху, а потом накренялся и уходил вниз, под ложечкой рождалось неприятное ощущение пустоты. А размахи преодолевающего волну корабля становились все круче. Брызги, перелетая через форштевень, окатывали палубу. А потом стоявший возле башни Сергей, который по штормовому расписанию выделялся в помощь боцманской группе, увидел, как на этот раз форштевень скрылся в водяном вале, и пенистый поток прошел по палубе. И тут он в первый раз почувствовал подступившую к горлу тошноту.

Небо уже заволокло совсем, вокруг потемнело, как в сумерки, кругом, куда доставал взгляд, вода кипела и пенилась, навстречу кораблю катились огромные с белыми гребнями волны, ветер забивал дыхание, гудел и свистел так, что в его гуле ничего не было слышно.

Боцман Приходько встал рядом с Сергеем, наклонился к нему, прокричал в ухо:

— Держись, парень! Бог не выдаст, свинья не съест! Укрылся бы ты за башней…

Но тут громада корабля снова ухнула вниз, в провал между вздыбленными волнами, внутри у Сергея будто что-то оборвалось, и он, чувствуя, что сейчас его вывернет наизнанку, вытянул, как слепой, руки вперед, сделал несколько шагов к борту, уцепился за леера. Внизу у борта клокотала, пенилась темная вода, и он изо всех сил зажмурил глаза. Когда его стошнило, стало как будто немного легче, но наступила такая слабость, что руки стали как ватные, и он не мог держаться за леер с прежней силой. На мгновенье мелькнула мысль, что он может сорваться и полететь вниз, но прошла она как бы стороной, не вызвав тревоги. Даже это было для него сейчас безразлично. Кто-то сильной рукой рванул его за плечо. Сергей повернул голову и увидел сердитое лицо боцмана, услышал злой голос:

— Ты что, раззява, шлюпку не закрепил как положено? Если сорвет, под суд пойдешь, болван! А ну марш за тросом! Бегом, бегом!

И он подтолкнул его в спину. Сергея шатало от слабости, но он, превозмогая себя, стиснув зубы, побежал вниз, миновал уходящий из-под ног коридор, скатился по трапу. Когда он вернулся, боцман накричал на него, назвал безмозглым бараном и опять приказал бежать, принести еще один моток. И хотя Сергей вернулся довольно быстро, боцман снова наорал на него, кричал, что такого матроса только за смертью посылать, и тут же заставил его проверить все крепления на шлюпках, туго ли натянуты тросы, и, если надо, подтянуть их.

Пришлось переходить по скользкой, неверной палубе от шлюпки к шлюпке, а боцман шел следом и все кричал на него до тех пор, пока Сергей не почувствовал злость — и чего привязался, идол? Без того тошно… Но почему-то именно после того, как разозлился, он почувствовал себя получше и ощутил, что руки и ноги окрепли, вроде бы стала отступать и тошнота.

Он добросовестно проверил все крепления, подтянул, где надо, а когда дошел до последней шлюпки по левому борту, в воздухе заметно посветлело. Клубящиеся тучи уносило ветром на ост — к Петербургу.

Позже, когда почти улеглась качка, боцман подошел к Сергею, сказал незлобиво:

— Ты, Краухов, на меня не серчай. Я ведь с намерением на тебя орал, бегать заставлял и злил специально. Если молодого матроса в шторм травить начинает, то первое дело его отвлечь от собственной слабости надо. Так что считай — это вроде лечения было…

А ураган, уйдя к востоку, взбаламутил по пути мелководный Финский залив, потопил несколько рыбацких шхун и со всей силой обрушился на Петербург и пригороды, срывая крыши с домов, опрокидывая афишные тумбы, свивая в жгуты провода на столбах. От черных туч сделалось так темно, что в домах пришлось зажечь свет. Прохожие в ужасе бросались в подворотни, спасаясь от небывало сильной грозы с градом. Мутные потоки заливали улицы и площади. Нева почернела и вздулась, у Елагина острова легко, как щепку, перевернуло прогулочную яхту, ветер сорвал от причалов баржи с дровами.

Ураган промчался и над Царским Селом, куда утром после московских торжеств вернулась царская семья. Ветер с корнем вырвал вековые дубы и сосны, сорвал с крыши дворца листы кровельного железа, опрокинул сторожевую будку, завалил дорожки сучьями, черепицей, обломками заборов. В течение нескольких минут в парке погибла тысяча деревьев.

Богомольные обыватели шепотом говорили друг другу, что все это не к добру.

После того как ураган ушел далеко на ост, адмирал Эссен приказал бригаде линейных кораблей вернуться в район Гангэ, продолжать учения. «Павел I» в строю других кораблей утюжил серо-свинцовую воду, послушно поворачивал по командам, замедлял и ускорял ход. Беспрерывно шли учебные стрельбы по мишеням.

Каждое утро Сергей видел у горизонта светлые пятнышки — обтянутые парусиной плавучие щиты. Корабль, маневрируя, все время меняя курс, шел то параллельно им, то наперерез, чтобы вести огонь под разными углами, носовая и кормовая башни главного калибра легко разворачивались, стволы двенадцатидюймовых орудий задирались вверх, а потом по ревуну начиналась стрельба, слепящее пламя на миг высверкивало из стволов, палуба окутывалась едким дымом. Проходила секунда-другая, и у горизонта возле светлых пятнышек щитов вырастали белые султанчики вздыбленной воды.

Гром выстрелов больно бил по барабанным перепонкам, и после стрельбы долго побаливали уши. И все же Сергею нравилось, когда орудия открывали огонь. Была в них грозная мощь, от которой замирало сердце.

Обычно адмирал Эссен руководил учениями с мостика крейсера «Рюрик», отдавая приказы командирам кораблей с помощью флажных сигналов, заставлял их отрабатывать до совершенства элементы боевой подготовки, нещадно распекал за малейшую оплошность. Иногда он посещал линейные корабли на своем белоснежном юрком катере.

В ходе учений Сергей два раза видел командующего морскими силами совсем близко. Этот грузный, медлительный с виду адмирал обладал поистине неистощимым запасом энергии и упрямства. Он часами не покидал ходового мостика, отказывался от обеда в кают-компании, ограничиваясь чаем, который приносили ему вестовые. Когда начинались стрельбы, адмирал подносил к выцветшим голубым глазам тяжелый морской бинокль и замирал, ожидая попадания. Если снаряды один за другим шли мимо цели, лицо Эссена багровело, седая бородка нервно подрагивала, и он цедил сквозь зубы забористые ругательства, от которых вытягивались и каменели лица стоявших на мостике офицеров. При удачных попаданиях открыто радовался, не скупился на поощрения.