Владимир Архипенко - Ищите связь...

От линейного корабля «Император Павел I» направлялись к условленному месту четыре человека — Недведкин, Краухов, Ярускин и Вальцов. Кочегара Вальцова до этого дня Сергей совсем не знал. Но Недведкин еще до того, как познакомить их, объяснил, что это вполне надежный человек — в прошлом ревельский рабочий. На корабле он был в кочегарной команде, отличался ровным характером и колоссальной выдержкой. Именно через него, как оказалось, Недведкин получил сведения о приехавшем в Ревель человеке, с помощью которого можно было установить связь с Петербургским комитетом.

Возле памятника пришедшие застали группу матросов с других кораблей. Коренастый крепыш с надписью «Цесаревич» на ленточке укоризненно сказал, что опаздывать на такие встречи не положено — того и гляди могут помешать. Недведкин коротко объяснил, что задержался катер.

— Ладно, — сказал коренастый, — давайте начинать. Кто первый хочет сказать?

— Ты и начни, Баранников. Небось уже успел все обдумать…

— Хорошо! — отозвался коренастый, поднимаясь на ступеньку постамента. — Пусть буду я первым. Так вот, товарищи…

Он сделал паузу, будто собираясь с мыслями, а у Сергея перехватило горло от волнения. Так бывало всякий раз, когда он слышал слово «товарищи». Обращенное к людям, до того совершенно не знавшим друг друга, оно какой-то магической силой разом делало их единомышленниками, заставляя их ощущать, что все они, как один, преданы общему делу. Сергей не первый раз слышал это слово на подпольных сходках, во время рабочих забастовок, и всегда оно волновало его. Стоявшие рядом с ним люди были ему товарищами не потому, что они росли, работали или служили вместе с ним, а потому что они вместе вступили на общую дорогу борьбы опасной и беспощадной, где не прощается слабость, а предательство карается смертью.

— Товарищи! — снова повторил Баранников. — Все вы хорошо знаете о недавних событиях в Гельсингфорсе. Жандармы вырвали из наших рядов многих. Намеченное восстание не состоялось… Но кто может нас остановить? Мы все-таки доведем дело до конца! Нас — оставшихся на свободе — гораздо больше. Наших арестованных товарищей ждет суд, а потом тюрьма, может быть, и каторга. Своей свирепостью царские слуги хотят нас запугать и сломить нашу волю. Не бывать этому!

Он сорвал с головы бескозырку, энергично взмахнул ею.

— Вы помните, товарищи, как два с лишком месяца назад на Ленских приисках солдаты расстреляли наших братьев-рабочих. Тогда палачи думали, что от кровавой расправы содрогнутся в страхе сердца остальных пролетариев. А что вышло на деле? Весь рабочий класс России поднялся на политическую борьбу. Мы каждый день узнаем о новых и новых стачках. Сейчас в самый раз было бы и наше выступление с оружием в руках. Весь пролетариат России готов нас поддержать. Я предлагаю, товарищи, довести до конца план, намеченный еще в Гельсингфорсе. Настроение среди матросов таково, что все поднимутся, как один. Каждый из нас на своей шкуре испытал издевательства их благородий, и терпение начисто вышло! Нам нельзя тянуть, а надо использовать настроения людей. Я думаю, что две недели для подготовки нам за глаза хватит, и предлагаю сегодня же избрать центр по руководству восстанием…

— А не больно ли торопишься? — спокойно спросил Недведкин. — Без связей с берегом, без предварительной договоренности с Петербургом не стоило бы назначать сейчас сроки восстания.

— Без связей, говоришь? — вдруг ощерился Баранников. — Боком могут выйти нам эти связи! Вот мы в прошлый раз сговорились с подпольным комитетом на берегу. А что из этого вышло? Пока согласовывали — начались аресты. И откуда мы знаем — не было ли провокатора среди тех, кому мы доверились?

— Чушь порешь! — сердито сказал Недведкин.

— Это почему же чушь? Пронюхала охранка о сроке восстания точно — аресты-то как раз накануне были.

— Пронюхала, да не все! Иначе тебя же в первую очередь и загребли бы… По тому, как аресты шли, думается, что жандармы только кое-что знали, а забирали подряд всех подозреваемых. Не могло быть среди наших товарищей на берегу провокатора! Пока мы еще всего не знаем, но я твердо верю, что не было у них предателей. А насчет восстания я лично и все наши с «Павла» возражать, конечно, не будем. Но об одном давай, Баранников, условимся твердо: мы на это дело без согласия Петербургского комитета не пойдем!

Стоявшие у ступеней памятника матросы загалдели, заговорили разом. В общей мешанине голосов улавливалась, однако, общая мысль: «Для чего ждать, если на кораблях хоть сейчас поднимутся?»

— Пойми ж ты, товарищ! — кипятился высоченный матрос со «Славы». — Нету терпежу совсем. Озверели ребята, в бой рвутся. Не достанем оружия — с голыми руками кинутся!..

— Но это мы уже слышали, — вмешался вдруг Вальцов, — пойдут с голыми руками, так всех и перестреляют. Восстание без оружия — глупость!

— Оравой и города берут! — возражали ему.

Страсти стали разгораться еще пуще, но тут со стороны Нарвского шоссе послышался негромкий, но отчетливый свист, и враз все голоса смолкли, матросы встревоженно переглянулись.

— Спокойно, товарищи! — сказал Недведкин. — Расходитесь небольшими группами, не спеша. Послезавтра по одному уполномоченному с каждого корабля надо прислать на явку по Таможенной улице…

Расходились в разные стороны по два-три человека. Высокий матрос со «Славы» положил соседу, идущему рядом с ним, руку на плечо, затянул дурашливым, тонким голосом песню.

Матросы с «Павла» неторопливо двинулись вдоль песчаного пологого берега, потом свернули к парку, по дорожке — вглубь. Шли молча, каждый думал о своем. Первым заговорил Ярускин:

— Что до меня, так я с Баранниковым согласен. Начинать надо безо всяких согласований. Хватит валандаться! Все равно народ нас поддержит. Покидаем офицеров за борт…

— Больно скор ты… — возразил Недведкин. — На словах оно все гладко получается, а вот как до дела дойдет… И потом скажи на милость: что это ты вдруг всех без разбору — за борт?

— А ты уж и пожалел! Нашего брата не больно жалели, когда с восстаниями расправлялись… Бьют, да еще плакать не велят.

— И все же офицер офицеру — рознь.

— А по мне — все они одинаковы. Все они бары. Всяк норовит обидеть. Хороших пока не видел!

Шедший впереди Вальцов вдруг обернулся, спросил у Ярускина:

— А хочешь — покажу?

— Ну, покажи!

Вальцов полез в карман, достал небольшой пакет, развернул бумагу и вынул величиной с открытку фотографию. Сергей первый заинтересованно подошел поближе. С глянцевой поверхности прямо в глаза ему смотрел морской офицер. Взгляд мужественный, твердый, спокойный, но в глубине широко поставленных глаз угадывалась затаенная печаль.