Нина Молева - Граф Платон Зубов

…Льстите как можно больше и не бойтесь в этом пересолить.

Из донесения лорда Д.-Г. Мальмсбюри в Лондон. Петербург.

Внутренность двора представляет подобную же картину легкомыслия и небрежности. Старость не усмиряет страстей: они скорее усиливаются с летами, и близкое знакомство с одной из самых значительных европейских барынь убеждает меня в том, что молва преувеличила ее замечательные качества и умалила ее слабости.

Франция. Париж. Версальский дворец. Маркиз де Мариньи, занимавшийся иностранными делами у Людовика XVI, граф де Сегюр.

— Граф Луи Филипп де Сегюр д’Арекко!

— Отлично! Льщу себя надеждой, досточтимый граф, что столь ранний визит к королевскому министру не слишком вас обеспокоил? Просто дело не терпит, и его королевское величество заставил меня нарушить ваш утренний отдых.

— Нисколько, господин министр. Вы же знаете, я только что вернулся с театра военных действий американской войны, где понятия отдыха и удобств вообще не существует.

— Тем тяжелее для меня моя миссия, граф. Прямо из Америки я вынужден предложить вам отправиться в снега России.

— Бог мой, это действительно метаморфоза!

— В качестве чрезвычайного и полномочного посланника, граф. И, пожалуй, для экзотики здесь меньше всего остается места. Вы в курсе завязавшегося в тех местах политического узла?

— Не слишком, господин министр. Я был поглощен американскими событиями, а они так разнятся от европейских.

— Начнем с другого. Вы принимаете назначение, граф?

— Мой долг — служить воле моего короля.

— Превосходно. И я думаю, ваше решение окупится для вас сторицей тем множеством впечатлений, до которых вы всегда были охотником. Итак, двор Екатерины. Великой Екатерины, как она предпочитает, чтобы ее называли.

— Тщеславные женщины!

— Умноженное на тщеславие, присущее каждому венценосцу. Есть и еще один немаловажный оттенок в этом аккорде человеческих страстей. При всем своем незаурядном уме она еще хочет быть и неотразимой красавицей, завоевательницей всех попадающихся на ее дороге мужских сердец.

— Но насколько я понимаю, Екатерина далеко не молода.

— Ей около шестидесяти. Надо отдать справедливость монархине, она по общим отзывам совсем неплохо сохранилась, каждое утро усиленно обтирается льдом, поднимается с постели с зарей, ведет очень размеренный, годами упорядоченный образ жизни, в который обязательной составной частью входят аманты.

— Их много?

— Достаточно много. И что главное — с годами их влияние становится все более ощутимым. С первыми императрица почти не считалась. В отношении последних, как следует из петербургских донесений, иначе.

— Они умны? Деятельны?

— О, это не тот принцип отбора, которым руководствуется монархиня. Все решает внешность и собственно мужские достоинства. И это лишь задним числом, в переписке со своими многолетними корреспондентами — французскими философами — она начинает оправдывать появление каждого нового лица его некими невероятными талантами.

— Такое уже встречалось в истории.

— И да, и нет. Никто из монархов, насколько мне подсказывает память, не старался оправдаться в своих поступках. Великая Екатерина, несмотря ни на что, хочет еще быть добродетельной, мудрой и неизменно печься о благе своего народа.

— Нелегкая задача!

— Которую дипломат, тем не менее, должен иметь в виду. Моя обязанность предупредить, граф, и еще об одном возможном повороте событий. Вы молоды — тридцать лет не возраст для кавалера, — не вправе жаловаться на свою внешность, поэтому… Впрочем, вы еще пишете пьесы для театра, а императрица сама имеет слабость к театру и сочинительству.

— Мой Боже, еще и это!

— Не падайте духом. Ее литературные опусы, по свидетельству окружения, не так уж плохи, тем более что при ней состоит целый штат литературных секретарей, которые заняты усовершенствованием стиля своей высокой покровительницы. Как на французском, так и на русском языке, пользуясь которым, она так и не сумела избавиться от неправильного выговора. Впрочем, русский язык невероятно труден.

— Я не буду искать внимания императрицы.

— Напротив. В этом внимании нет ничего предосудительного. Польскому королю Станиславу Понятовскому недолгий роман позволил решить многие государственные проблемы.

— Даже королю?

— Я бы не стал вас снабжать непроверенными сведениями, граф. Дипломатия — искусство безукоризненного расчета. Правда, вот уже четвертый год Екатерина занята очаровательным молодым человеком — неким полунищим дворянчиком Ланским, но это не мешало императрице время от времени заглядываться и на других придворных красавцев. Но вот настоящим влиянием при дворе продолжает пользоваться ее давно получивший отставку любовник — князь Григорий Потемкин.

— У него сильная партия?

— Я бы сказал иначе — купленная его несметными богатствами толпа. Императрица была очень щедра по отношению к Потемкину, и он сам приумножил полученное в несколько раз. Современники признают за ним редкий дар — все превращать в деньги. Но главное для Потемкина — неизменная поддержка императрицы. Он умеет угадывать ее намерения и осуществлять их прежде, чем монархиня выскажет свое желание. Потемкин расчетлив, и пока в его расчеты входит верность Екатерине. А дальше — дальше вам придется наблюдать самому.

— Но ведь Потемкину кто-то противостоит?

— Само собой разумеется. Потемкин выдвинул совершенно фантастический, но и льстящий самолюбию русской императрицы проект — так называемый греческий. Вместе с неким вельможей Безбородко они предлагают разрушить Оттоманскую Порту и на ее развалинах восстановить Византийскую империю во главе со вторым внуком императрицы — Константином.

— Заманчиво, но маловероятно.

— Вот именно. Однако в России все возможно. Тем более, что в плане Потемкина есть куда более конкретные и, безусловно, выгодные для России позиции. Начнем с положений Вооруженного нейтралитета.

— Того, который был изложен в декларации Екатерины II от 28 февраля 1780 года, если память мне не изменяет, дворам лондонскому, мадридскому, а также нашему? То есть союз держав, которые брали на себя обязательства силой защищать ее принципы, не так ли?

— Уточним эти принципы, граф, что крайне важно. Речь идет об интересах нейтральной торговли, крайне стесненной действиями воюющих держав.

— Во время войны американских колоний с Англией за независимость.

— Сами знаете, граф, вы оказались в Америке именно потому, что Франция, начиная с 1778 года, приняла участие в этой войне.

— Не только Франция, господин министр. Но так ли или иначе к Вооруженному нейтралитету присоединились в конце концов и Дания, и Швеция, и Пруссия, и Австрия, и Португалия, и королевство обеих Сицилий.