Антанас Венуолис - Перепутья

— А я прибавлю ей столько же поместий в Жемайтии и Литве! — торжественно заявил и князь Витаутас.

Княгиня Анна обняла Книстаутайте и, поздравив, поцеловала в белое личико. Поцеловала Маргариту и королева Ядвига.

Бесконечно счастливый боярин Греже и сияющая боярышня благодарили светлейших государей и государынь за милость и подарки, а когда магнаты и бояре поздравляли их, желали им счастья и согласия в жизни, они только кланялись, смущались и весело улыбались.

Вечером каштелян, в присутствии короля Ягайлы и княгини Анны, литовских и польских бояр, магнатов и огромной толпы любопытных торжественно соединил их узами брака.

После бракосочетания снова был пир, и длился он всю ночь. Но на другой день все поднялись рано, так как оба государя должны были уезжать в Вильнюс. Однако всем пришлось ждать, пока встанет король. Проснувшись, он долго потягивался, зевал в постели, потом долго одевался, долго слушал две заутрени, долго молился, а когда позавтракал и собрался в путь, солнышко было уже высоко.

Из Островца обоих государей проводили толпы народа, звонили церковные колокола, и толпы конных и пеших сопровождали кавалькаду далеко за город.

Некоторые польские бояре вернулись в Краков, остальные провожали своего короля и королеву в Вильнюс. В Вильнюсе они должны были передать Витаутасу обширное княжество Литовское, посадить его на трон великих князей литовских и договориться об отношениях со Скиргайлой, Швитригайлой и другими братьями.

Оба государя ехали рядом и беседовали, хотя разговор то и дело прерывался.

Королева и княгиня ехали каждая в своей коляске вместе с боярынями.

Князь Витаутас был невесел, неразговорчив, хотя лицо его казалось спокойным. Он обращал мало внимания на происходящее вокруг, а все щурился, всматривался в даль и думал.

Король Ягайла был подвижен, разговорчив и очень озабочен собой. По-королевски он держался лишь до тех пор, пока кавалькада въехала в пущу. В лесу король снова почувствовал себя в своей стихии. Он снял с себя сверкающие доспехи, отдал своему боярину дорогую мантию, расшитую шапочку, а вместо нее надел мягкую кунью шапку, стянул белый кафтан ремешком и взял в руки лук. В лесу он забыл и про Витаутаса, и про свою дорогую королеву, и про княгиню, не задавал больше вопросов и своим боярам, а только смотрел, вглядывался в пущу и ждал, не выскочит ли какой зверь. Мелькал в кустах барсук, заяц или серая куница — король вздрагивал и хватался за лук. Проезжая через чащу, он уже знал, в каких местах, в каком чернолесье держатся лоси, серны, где живут туры, медведи, где собираются осенью стада кабанов… Его внимание привлекали изредка перелетающие через дорогу сойки, глухари, серые рябчики. Он не мог не остановиться и не послушать, как в глубине пущи стонут филины, дерутся соколы… И уж не упускал возможности поохотиться за каким-нибудь крупным или мелким зверем.

Они уже подъезжали к Слониму, когда из чащи выскочил большой лось и, остановившись посреди дороги, стал принюхиваться к приближающейся кавалькаде. Король не выдержал: он приказал доезжачим отпустить гончих и трубить в рог. Началась охота на лося. В пущу въехали все бояре и сам Витаутас, но князь держался среди своих спутников, он не погнался за зверем. Лось ушел, но настроение короля Ягайлы не испортилось. Он был весел и доволен, что закончил спор с Витаутасом, что избавился от многих докучливых забот и что теперь-то уж ни королева, ни вельможные паны не будут мешать ему охотиться. Он не торопился из леса к ожидающей его на дороге кавалькаде, а все медлил, оглядывался, прислушивался к таинственным голосам пущи и тихо насвистывал литовскую песенку.

Вдруг все спутники услышали совсем рядом в чаще громкую, звонкую песень соловья.

Бояре Витаутаса удивились и переглянулись; удивились, ибо стояла поздняя осень, когда не только соловьи, но и другие птахи не поют; некоторые даже подумали, что это издевается над ними лесной дух. Сначала не понял в чем тут дело и князь Витаутас, но когда соловей умолк, сразу громко рассмеялись спутники и спутницы короля и королевы. Тут же из чащи появился сам король. Бояре и боярыни встретили его словами похвалы, все улыбались, все хотели сказать ему что-то ласковое, приятное, и всем стало весело и хорошо. Даже королевские ловчие и доезжачие — и те смело улыбались и радовались хорошему настроению своего государя.

Король еще раза два прищелкнул языком, свистнул соловьем, а потом, веселый и довольный, выехал на дорогу.

В такие минуты прекрасного настроения король бывал очень добрым, очень щедрым и снисходительным. В такие минуты он одаривал своих подданных поместьями, титулами, списывал долги, прощал провинности и проступки. Но на сей раз, в присутствии князя Витаутаса, никто не посмел обратиться к нему с просьбой.

Кавалькада ехала дальше. Боярин Греже должен был прислуживать княгине, но теперь он чаще ехал рядом с коляской своей жены и с равной старательностью заботился об обеих. В Лиде, где кавалькада ненадолго остановилась, жена показала Греже замок, в котором она была заточена, рассказала, как ждала его, сколько перенесла. И он не остался перед ней в долгу и показал стены замка, разрушенные его таранами и пушками. Но теперь воспоминания о тех печальных переживаниях принесли им больше радости, больше удовольствия, чем страданий.

Уже в Лиде королева Ядвига начала заботиться о крещении литовцев. Она отправила вперед бояр, чтобы те искали в деревнях еще не окрещенных. Старосты сгоняли таких поближе к дороге, выстраивали возле чистой проточной воды и ждали королеву. Королева обходила всех и каждому собственноручно дарила белую рубашку.

Так как священников, знающих литовский, не было, проповедь перед крещением говорил король Ягайла или князь Витаутас. Они оба как умели знакомили людей с христианской верой, объясняли таинство крещения. Потом мужчин отделяли от женщин, всех сгоняли в воду, и ксендзы крестили каждую группу в отдельности. Каждой группе давалось одно общее имя, мужское или женское.

Если где-то некрещеных оказывалось немного, местные бояре или старосты, чтобы угодить государям, приказывали креститься всем подряд.

За Лидой, ближе к Вильнюсу, край становился все пустыннее и мрачнее; повсюду еще виднелись развалины, пожарища и другие следы, оставленные крестоносцами, которые недавно здесь свирепствовали и грабили. Вся область была настолько опустошена, а население так напугано, что местные бояре или старосты мало где организованно встречали кавалькаду. Все деревни и хутора по дороге были сожжены. Небольшие группы людей собирались возле пожарищ и ждали проезжающих государей, а дождавшись, опускались на колени и умоляли помочь им: дать скота, хлеба, орудий труда… Просили выкупить из неволи отцов, сыновей, братьев, угнанных крестоносцами… Чтобы заслужить милость государей, такие бедолаги крестились все, были ли они язычниками или уже христианами.