Зинаида Чиркова - Граф Никита Панин

Знакомил он Павла и с основами русской политики. В политике Никита Иванович придерживался точки зрения барона Корфа, умнейшего дипломата и дельного человека, хоть и изгнанного когда-то из Швеции за слишком уж грубые и давящие шаги по отношению к шведскому правительству и его королю. А барон Корф не уставал повторять, что главнейшее дело для России — такая тактика организации взаимодействия северных стран, чтобы интересы всех этих государств соблюдались в равновесии. Только тогда и Россия бы получила передышку от непрестанных войн в своем районе Балтийского моря и могла бы развивать внутреннюю экономику без борьбы с соседями.

Для Панина это положение стало главным, и все свои силы он направил на укрепление и создание такой северной системы. Никакого плана у него не было, но в своих каждодневных занятиях у него всегда идея эта была в уме, и с этой точки зрения он и решал все сиюминутные проблемы.

Главным было «поддержание дружбы и согласия» с соседями. А для этого необходимо обеспечить на севере Европы равновесие сил. Профранцузской коалиции требовалось противопоставить союз северных держав, и вовсе не обязательно скреплять его каким-либо единым связующим документом, а достаточно разработать взаимодополняющие друг друга соглашения по различным вопросам. Но и Екатерина, и Панин добивались, чтобы Россия в таком союзе занимала господствующее положение, давая своим союзникам минимум выгод, а получая максимальную пользу. Надо было «вывести Россию из постоянной зависимости и поставить ее способом общего Северного союза на такой степени, чтоб она как в общих делах знатную часть руководства иметь, так особливо на севере тишину и покой ненарушимо сохранять могла»…

Покончив с романом с Анной Строгановой, Никита Иванович вернулся к делам, в несколько дней разгреб все бумажные завалы, накопившиеся за несколько месяцев, и принялся с рвением наблюдать за политикой всех стран Европы. Ему нужно было, чтобы Пруссия помогала России в польских и турецких делах в обмен на помощь против Австрии. Англия должна была содействовать России в Швеции и Турции, получая за это поддержку в случае столкновения с Францией или Испанией.

Война с Австрией была далека — Пруссия уже не хотела ее, зная, во что выльется столкновение, Фридрих боялся теперь войны, как огня.

С Данией Панин уже почти договорился путем взаимных уступок. Эта страна была важна для России и сама по себе, поскольку в ее руках находились проливы — ключ к Балтийскому морю, да еще могла и помочь в шведских делах. Недаром он так дружил с датским посланником Ассебургом.

Польша была бы полезна, если бы в ней укрепилась прорусская партия. В случае столкновений с Портой она могла бы оказать России большую помощь.

От Швеции Панин ждал только одного — чтобы не лезли стокгольмские политики в Россию, не смотрели жадными глазами на завоеванные соседкой в Северной войне земли. И там нужен был лисий хвост и волчий рот.

Такая последовательная и дальновидная политика требовала умных и знающих, ловких и пронырливых дипломатов, способных отстаивать интересы России. И Никита Иванович постоянно искал и привлекал в свою коллегию именно таких людей. Россия в царствование Екатерины отошла от обычая ставить на такие должности взяточников, лихоимцев, родственников влиятельных вельмож.

Про самого Панина пытались было говорить, что он подкуплен Фридрихом, потому и стоит за союз с этой державой. Но Екатерина прекрасно понимала роль Пруссии в Северном союзе и с негодованием отметала все доносы на Панина. Никогда, она это знала, не был Никита Иванович корыстен, никогда ни от кого не получал взяток и пенсий, его интересовали лишь глубинные интересы России, польза Отечеству. Практика мздоимства была широко распространена, и даже сам фельдмаршал Миних не раз с гордостью заявлял, что он «имел честь служить на жаловании Великобритании». И только Никита Иванович никогда не запятнал свою репутацию — честь и достоинство они с братом ставили выше богатства и знатности…

Никита Иванович теперь неустанно работал над своей идеей, и в Екатерине он находил полное понимание — она и ценила Панина за то, что интересы России ставил он выше интересов собственных. «Будь Панин на месте Бестужева, — иногда думала она, — никогда бы не быть Семилетней войне, от которой Россия только пострадала и ничего не приобрела». И была рада, что отделалась от старика.

Иностранные посланники же не могли себе представить, что можно быть столь преданным Отечеству, смотреть так далеко, планомерно и последовательно проводить свое направление в политике. Потому и приписывали Панину то пруссофильство, то говорили, что он всецело «в руках французов», то утверждали, что переметнулся на сторону австрияков. Однако Панин уже давно знал, что не Пруссия влияет на политику России, а Фридрих II вынужден делать то, что необходимо Екатерине и России. И даже писал по этому поводу одному из дипломатов: «Мы имеем удовольствие видеть, что его прусское величество, буде не без внутренней зависти, по крайней мере со всей наружной искренностью и податливостью, содействовал везде успеху дел наших»… В случае необходимости Фридриху наносили и чувствительный ущерб. Конечно, и Фридрих при случае старался навредить России, и часто императрица называла его «иродом», а Панин только морщился. Он тоже не любил Фридриха, хотя и знал, что союз с ним необходим и выгоден Отечеству…

Но при дворе русской императрицы были и верные помощники прусского короля. И одним из них был ее фаворит Григорий Орлов. Вот его ничего не стоило подкупить, хоть и купался граф в богатстве и уж, казалось бы, не мог не радеть о благе Отечества, коль стояла во главе его Екатерина, любовница, чуть было не ставшая женой…

Польский вопрос еще долго занимал умы русских дипломатов. Хоть и «сделали» польского короля Екатерина с Паниным, но все время приходилось следить за соседкой. В Петербург явился от имени Станислава Понятовского Северин Ржевуский, близкий друг короля. Для начала он выхлопотал у Екатерины сто тысяч червонцев для Понятовского на обзаведение, а потом приступил к основному делу, с которым прибыл в столицу. Ржевуский подал Панину записку, в которой от имени польской республики испрашивалось согласие императрицы на изменение конституции. В Польше до сих пор действовало право «либерум вето». Если только один депутат сейма отвергал какой-либо пункт установления, отвергалось все оно. Теперь предлагалось отменять не все решения, а лишь ту часть, по которому поступало вето от депутата. Это ограничило бы свободу шляхты, усилило власть короны.

Никита Иванович нашел такое предложение разумным. И решил поговорить с Екатериной, чтобы убедить ее в этом. Но Ржевуский сделал ошибку — прежде всего показал записку Сольмсу, посланнику Фридриха, а тот немедленно сообщил королю. Его не устраивало улучшение дел в Польше, анархическая слабая Польша была ему полезнее. И он завалил Сольмса письмами с требованием переубедить Панина. Никита Иванович отверг все предложения Сольмса. Тогда тот обратился к Орлову и получил убедительную помощь. Григорий сумел заставить императрицу не поддаваться на провокации Понятовского, а действовать согласно пользе Пруссии. Екатерина под этим нажимом отказалась дать свое разрешение на изменение конституции. Никита Иванович был потрясен…