Зинаида Чиркова - Граф Никита Панин

— Никита, граф Панин, скажи хоть ты, — требовательно обратилась к нему Екатерина. — Знаю, что скажешь дельно, не молчи…

Никита Иванович поднялся.

— Не только хорошо сделает императрица, если оставит столицу и уедет в Москву, чтобы самой оттуда действовать, но крайне бедственно в рассуждении целостности всей империи…

Екатерина с облегчением вздохнула: отошла ее пора гарцевать на коне впереди войск.

Потемкин, наоборот, высказался в пользу поездки Екатерины. Прежний фаворит «с презрительной индеферентностью все слушал, ничего не говорил и извинялся, что он не очень здоров, худо спал и для того никаких идей не имеет».

Остальные молчали.

Вызванный из Польши генерал Бибиков, направленный против Пугачева, умер, надо было назначать на его место нового командующего войсками для подавления восстания.

Плодотворное заседание кончилось тем, что постановили послать к Москве дополнительные войска, возбудить московское дворянство последовать примеру казанцев и собрать ополчение, к Казани направить знаменитую особу с такою же полною мочью, как имел генерал Бибиков. Кого назначить вместо Бибикова, совет так и не посмел определить.

Никита Иванович волновался сильно. Он отвел Потемкина в дальний угол и предложил ему поддержать у императрицы кандидатуру своего брата, который несомненно согласится выступить против Пугачева, даже если его придется нести на носилках.

Потемкин не сказал ни да, ни нет — он только вошел в фавор, боролся еще с Орловым, и ему мало дела было до Пугачева и всех дел, вместе взятых…

Никита Иванович отправился к государыне.

Ей он изложил то же самое.

«Государыня, — писал он брату, — будучи весьма растрогана сим моим поступком, божилась передо мною, что она никогда не умаляла своей к тебе доверенности, что она совершенно уверена, что никто лучше тебя отечество не спасет, что она с прискорбием тебя со службы отпустила, что она не отважилась тебя призвать к настоящему делу по одному тому, что ты уже из службы вышел»…

К сожалению, Екатерина лицемерила. И Петр Панин хорошо это понял, когда просил, чтобы ему как командующему войсками дали контроль над всеми властями той обширной территории, где разрастался бунт. Единоначалие теперь было самым твердым условием успеха.

Она даже писала, что господин Панин изволит делать из своего братца властителя с неограниченной властью… Но ведь дала же она Бибикову те же полномочия и не назвала их беспредельной властью? Потемкин верно оценил положение и заступился за Панина.

Но Екатерина долго еще отыгрывалась на брате Панина — Никите Ивановиче. «Я уверен, мой любезный друг, — с горечью писал он брату, — что ты собственным своим проницанием уже довольно постигнешь, в каком критическом положении я теперь и как очевидно извлекают меня из участвования в твоем деле, как будто бы в возмездие тому, что крайность привела к употреблению тебя, а из сего выходит и притеснение всем моим делам. Тебе надобно в твоем настоящем подвиге обняться единым предметом служения твоему отечеству, а исполня оное, Боже тебя избави принуждением оставаться долее в службе. Вот, мой сердечный друг, истинное и непременное души моей разрешение. Нам уже и на остаток нашего века быть не может никакого другого средства и положения спасти свои седины и закрыть глаза с тем именем в нашем отечестве, которое мы себе приобрели»…

И опять собралась в дорогу, на войну с бунтовщиком Пугачевым, вся кочующая панинская семья. Никита Иванович держался в курсе всех начинаний брата, старался, чем возможно, помочь ему советами и видел, что новый начальник края, охваченного бунтом, действует толково, разумно и деятельно.

Прежде всего понял Петр Иванович, что начальство крепости Казани даже самую мысль об осаде города Пугачевым отвергало, удаляло самое стремление подготовиться к штурму. Еще за десять дней по нападения на город прежний ставленник Бибикова генерал-майор Александр Ларионов писал о положении Казани:

«Приступая к рассуждению об оказавшихся якобы опасностях от известного злодея городу Казани, согласен я взять меры ко укреплению сего города. Но как не предусматриваю я ни скорой к тому и ниже отчаянной опасности, то и желал бы, чтоб произнесшиеся слухи о сем не потревожили живущих в здешнем городе и во окрестностях оного всякого звания и рода людей и не привели бы в замешательство нынешнего земледелия. Последние известия дают нам сведения о движениях сего злодея, который, сжегши Ижевский завод, обратился к Сарапулу, расстоянием около 350 верст. В преследование за ним, известно, из Екатеринбурга майоры — кавалер Гагрин и Жолобов 23-го числа прошедшего месяца выступили на подставных подводах.

Уповательно уже, если оные к злодею не приближались, то, конечно, от него не в дальнем расстоянии. К тому же войски, находящиеся в Башкирии и поблизости реки Камы, яко то деташамент подполковника Михельсона и полковника Якубовича, которые, известно, отряжены на то, чтоб наблюдение за ним иметь. Так что никак сего ожидать не можно, чтоб по сие время им было неизвестно злодейское его обращение, следовательно, они и приближиться к нему должны, а с другой стороны, точных известиев не имеем мы, чтоб он шел на Казань, где, совершенно и ему должно быть знамо, без войск никак быть не можно. То и можно надеяться, сей разбойник без всякого дальновидного намерения, следуя одной удаче, в местах не укрепленных войсками и безоборонных стремление свое и варварство может продолжить.

Соболезнуя духом патриотическим о безоборонных бедных края того поселянах, и паче ежели ожидать набегу его на Казань, то на расстоянии от Казани до Сарапула предаем мы на сем пространстве всю землю его злодейскому варварству, и тем самым приумножению его злодейской толпы, не испытав могущих средств всеми последними нашими силами и без всякого сумнения ожидаемой помощи от главнокомандующего над находящимися в здешнем крае войсками генерала, отвратить.

Взирая на все вышеописанное достойно соболезнования и неминуемо подвергнувшия следствия, представить бы я осмелился, не соизволите ли, не обнажа однакож город как войсками, так и артиллериею, отправить навстречу корпус с надежным штаб-офицером, придав ему и поселян сколько возможно, не вступая никак в сражение с ним, а обсервовать только одни движения, и давая, как в Казани, так и в Вятской провинции, устрашение…»

А уже через десять дней после такого неосмотрительного донесения Ларионов подвергался нападению Пугачева. Бунтовщик взял город, а Ларионову пришлось запереться в казанском Кремле и выдерживать длительную и жестокую осаду…

Получив в свои руки командование над краем, занятым самозванцем, Петр Иванович озаботился прежде всего самой тщательной разведкой.