Льюис Уоллес - Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима

Пока он размышлял таким образом, паланкин приблизился к нему, и в одно мгновение с одной стороны молодая девушка, сидевшая в нем, протянула руки к Сергию, а с другой негр подскочил к дерзкому франту, схватил его на руки, как перо, и быстро понес к морскому берегу. Хотя при этом присутствовало немало народа, но никто не двинулся на выручку франта от страха, невольно внушенного всем колоссальными размерами негра.

Один Сергий кинулся на Нило, и в ту самую минуту, как он хотел бросить свою жертву в клокотавшие под набережной морские волны, схватил византийца и дернул его сзади с такой силой, что не ожидавший этого нападения негр выпустил его из рук. Византиец быстро вскочил на ноги и обнажил свою шпагу. Конечно, он не мог справиться с великаном, вооруженным громадным копьем, но в эту минуту толпа окружила их. Молодого франта легко отбили от его страшного противника, и он исчез среди общего смятения.

Сергий был очень доволен, что он спас византийца, и тотчас поспешил к паланкину, желая успокоить встревоженную молодую девушку.

Действительно, когда он подошел к ней, то заметил, что она была очень бледна. Протянув ему руку, она сказала:

— Я тебя знаю и очень рада, что тебя встретила. Меня так напугали, что я больше никогда не выйду из дома, и теперь прошу тебя, не оставляй меня. Этот человек меня преследовал день за днем, и я не могла показаться на улице, чтобы не увидеть его. Для защиты от него отец послал со мною Нило, но я надеюсь, что он не убил его.

— Не бойся, — отвечал Сергий, пожимая руку молодой девушке, — он здоров и невредим.

— Я видела, как ты его спас, и очень благодарна тебе за это. Мой отец также поблагодарит тебя за твой благородный поступок. Не правда ли, мне теперь лучше возвратиться домой?

— Да, — отвечал Сергий, с сожалением расставаясь с маленькой ручкой, которая спокойно лежала на его руке, — а я провожу тебя до дома твоего отца.

И, обращаясь к носильщикам, он приказал им двинуться домой.

Идя рядом с паланкином, он не спускал глаз с розовой ручки, лежавшей в окне. Ему очень хотелось продолжить разговор, но неожиданно он почувствовал такую застенчивость, что не был в состоянии произнести ни слова. Наконец, молчание прервала Лаель и спросила его:

— А ты давно видел княжну, которая живет в Терапии?

— Недавно, — отвечал он, — я часто вижу ее и обращаюсь к ней за советами, когда мне нужно.

— Какая она красивая, добрая, какая смелая! Когда мы с нею попали в руки турок, то, видя ее хладнокровие, я сама перестала бояться. Сегодня она прислала гонца к моему отцу, приглашая меня к себе во дворец.

— И ты поедешь?

— Не знаю. Я не видела отца, после того как получила приглашение. Он у императора, но он очень уважает княжну и, вероятно, согласится. В таком случае я поеду в Терапию завтра.

Сергий мысленно решил также отправиться туда на другой день и с оживлением произнес:

— А ты видела сад за ее дворцом?

— Нет.

— Конечно, я не знаю, на что был похож рай, но я не могу себе представить ничего более райского, как этот сад.

Лаель ничего не отвечала и, откинувшись на спинку паланкина, молчала до той минуты, когда паланкин остановился перед ее домом. Тут она снова протянула руку Сергию и сказала:

— Я очень, очень благодарна тебе, и отец достойно поблагодарит тебя. Но… но…

И она покраснела.

— Но что?

— Я не знаю, как тебя зовут и где ты живешь.

— Я послушник Сергий и живу в обители святого Иакова. Теперь, когда ты знаешь, кто я, могу ли я спросить в свою очередь, как тебя зовут?

— Для людей, любящих меня, мое имя Гуль-Бахар, а для всего мира я Лаель.

— Как же мне называть тебя?

— Прощай, — сказала молодая девушка, не отвечая на его вопрос, — сегодня я не выйду из дома, а завтра поеду к княгине.

Когда паланкин внесли в дом, то Сергию показалось, что солнце померкло. Впервые он направился в свою обитель со светлыми мыслями в голове и до глубокой ночи все думал о молодой красавице.

В то время когда монахи окружали часовню на Влахернских высотах и коленопреклоненно молились, к игумену обители святого Иакова подошел посланный от императора с просьбой, чтобы он занял место перед дверью святилища. Старик повиновался и всю ночь, несмотря на свою старость и болезнь, простоял там на коленях, молясь о благословении императора и империи, которые он пламенно любил. Рядом с ним находился Сергий, смиренно держа факел. Если бы это происходило днем ранее, то молодой послушник думал бы только о службе, но теперь образ молодой индийской княжны мешал ему молиться, и все его усилия отогнать от себя это видение ни к чему не приводили: он мечтал о ней.

Прошло много часов, и наступил конец ночи. Сначала показалась светлая полоса над Скутарийскими высотами, а затем настал день. Император вышел из часовни и вернулся во дворец.

Игумен обители святого Иакова так утомился, что не мог уже идти домой пешком, а отправился в паланкине. Сергий пошел рядом и, когда они достигли ворот монастыря, молча попросил благословения у старика.

— Не оставляй меня, сын мой, — сказал он, — твое присутствие служит мне большим утешением.

Хотя Сергий хотел отправиться в Терапию, он безмолвно последовал за игуменом, бережно провел его по коридору до скромной кельи, а там помог раздеться и лечь на койку.

— Ты добрый сын, Сергий, — сказал старик, — ты предан Богу, и Господь тебя благословит. Иди с миром!

Сергий поцеловал руку игумена и сказал:

— Отец игумен, позволь мне отлучиться на несколько дней, к княжне Ирине, в Терапию.

— Сын мой, — произнес игумен после минутного молчания, — я знал отца Ирины и всей душой сочувствовал ему. Я ходил со всем братством к императору, чтобы вымолить его освобождение из тюрьмы, а когда его освободили, то я сердечно радовался. Я говорю это для того, чтобы ты понял, как тяжело мне говорить против его дочери. Но я делаю это из чувства долга к тебе, которого Господь привел под мое покровительство. Княжна ведет жизнь, непривычную для нас, православных. Конечно, нет греха в том, что она ходит всюду с открытым лицом, причем, надо отдать ей справедливость, она ведет себя очень скромно. Но ее пример может дурно действовать на других женщин, не отличающихся ее высокими достоинствами, к тому же ее поведение, как оно ни скромно, привлекает слишком большое внимание. Еще непонятнее тот образ жизни, который она ведет в Терапии. Неприлично молодой женщине одной жить во дворце в такой близости от нечестивых турок. Не имея мужа, она должна была бы лучше поселиться в монастыре, в Царьграде или на островах. Конечно, я не верю, чтобы она во зло употребляла свою свободу, как ходят толки, что она, пользуясь своей свободой и одиночеством, поклоняется Богу не по канонам нашей церкви. Одним словом, она еретичка.