Станислав Десятсков - Генерал-фельдмаршал Голицын

Поскольку семеновцы половину полка потеряли именно под Лесной, то за этим полком везли трофеи, взятые в той славной баталии. Следом маршировала бомбардирская рота преображенцев, и две лошади, покрытые попонами с вензелем Карла XII, везли королевские носилки, разбитые под Полтавой. За ними, понурив головы, шли шведские генералы и министры: фельдмаршал Реншильд, генерал-аншеф Левенгаупт, граф Пипер, генералы Роос, Крейц, Гамильтон, Шлиппенбах, Штакельберг и Круз. А за ними брела нескончаемая, казалось, толпа пленных шведов — двадцать две тысячи солдат и офицеров, выстроенных по четыре в ряд и охраняемых драгунами.

Петр ехал следом за пленными впереди колонны преображенцев, под звуки полковой музыки. Гремели пушки с валов и бастионов, воздвигнутых против трех самых грозных шведов, что пленными брели сейчас по улицам Москвы. Малиновый колокольный звон заглушал временами артиллерийские салюты.

Каждое сословие Встречало у ворот Петра по старинному русскому обычаю хлебом-солью. На Красной площади, у триумфальных ворот Петр слез с коня и принял благословение митрополита. Затем Петр внимательно осмотрел ворота и особо воззрился на картину Никиты.

— Кто дал тебе сей сюжет? — спросил Петр стоявшего у арки живописца. Должно быть, Петр сразу не узнал его-впервой он видел Никиту в партикулярном платье.

— Сюжет сей, государь, дан мне тобой. Всей Москве ведома твоя реляция о фаэтоновом конце шведского воинства! — смело ответил художник, и было видно, что господину бомбардиру та смелость понравилась.

— Молодец, Никита! — узнал наконец его царь и, обращаясь к Мусин-Пушкину, заметил: — Будешь составлять списки заграничных пансионеров, пиши оного Никиту первым. Воин из него был добрый — верю, добрый будет и мастер!

В тот же вечер были устроены на Красной площади три больших фейерверка, представлявших виктории у Лесной, Полтавы и Переволочной.

Старинная Москва от иллюминации, фейерверков, множества зажженных у каждого дома светящихся огней представлялась в ту ночь европейской столицей.

В 1713 году для предстоящей осенней кампании в корпус Михайлы Голицына из Петербурга в Финляндию спешно было отправлено несколько полков, и среди них полк Новгородский. Бартенев присоединил свой полк к корпусу Голицына, когда тот уже ушел маршем на Тавастус. В город сей, точнее на пепелище, оставленное шведами, русские вошли без боя: шведский генерал отступил. Однако уже через двадцать верст драгуны, высланные как передовой отряд по дороге на Таммерфорс, обнаружили всю шведскую армию, занявшую промежуток Меж озер Пелкане-веси и Маллас-веси.

— Как именуют ту деревню? — спросили проводника-финна, указывая на избы и скотные дворы, черневшие на другой стороне озера.

— Озеро зовем Пелкане-веси, потому и деревня Пелкане, а может, наоборот, оттого что деревня Пелкане, и озеро Пелкане-веси, — задумчиво ответил голубоглазый пожилой финн, спокойно покуривая трубочку. Это была не его война, хотя и велась она на его земле. В любом случае умирать за шведского конунга Карла финн не хотел, и потому, когда шведы насильно загоняли финнов в ополчение, он спрятался. Но война все-таки нашла его — русские узнали через соседей, что купец Эйко Виролайен до войны часто ездил в Новгород и немного знает русский язык. Вот его и вытащили из-за прилавка в Гельсингфорсе и определили проводником.

— Простите, господин полковник, — обратился вдруг финн в свой черед к Бартеневу. — Я слышал, ваш полк из Новгорода?

— Верно! — ответил Бартенев, немало удивленный, что его полк известен среди финнов.

— А правда ли, — финн опасливо покосился на ехавшего за Романом Кирилыча, — что весь ваш полк набран из колодников?

— Кто сказал тебе такую чушь? — вспыхнул Бартенев.

— Да сам шведский комендант Гельсингфорса, генерал Армфельд говорил при уходе нашим купцам, что русские приводят из Москвы в Новгород каторжников и колодников, переодевают их там в солдатское платье и посылают грабить Финляндию. — Эйко пугливо оглянулся на Петьку Удальцова, который вплотную подъехал к полковнику и проводнику.

— Чушь и бред! Весь мой полк набран из коренных новгородцев, меж коими нет ни одного каторжанина! — холодно ответил Бартенев.

— А этот дядька с бритой головой — он разве не каторжник? — полушепотом спросил финн, глазами показывая на Ваську Увальня. У Васьки был, однако, отменный слух. Он побагровел от ярости и схватился за палаш:

— Так это я по-твоему каторжник? Зарублю на месте чухонца!

— Да ты, Васька, и впрямь похож сейчас на чистого каторжника! — расхохотался Удальцов. — Говорил я тебе, дуралей, не брей голову! Нет, туда же, за модой погнался! Я, мол, с первого же полоненного шведского офицера парик сниму и буду красоваться перед молодками талантом и кавалером! Вот и докрасовался, каторжный! Ты его сперва достань, полоненного шведа, а потом и в парике красуйся!

— Да что его искать-то, шведа-то, — сердито буркнул Васька, потуже натягивая треуголку на бритую голову. — Вон их сколько за рекой — тысячи! Почитаю, назавтра баталия непременно выйдет и все одно быть шведскому парику на моей башке!

В сей миг показалась делая кавалькада генералов и офицеров во главе с Апраксиным. Генерал-адмирал сидел на лошади по-моряцки — без щегольства, но крепко сцепив ноги. Князь Михайло Голицын на горячем скакуне сидел как влитой, откинувшись немного назад и вытянув ноги: манеру сию он, как и многие русские офицеры, отличные конники, перенял у лихих шведских драбантов.

Адмирал и генерал спорили: можно ли верить проводнику-финну, указавшему брод на реке?

— Я за того финна головой ручаюсь, да и по приметам всем здесь брод есть! — горячился Голицын. Но Федор Матвеевич Апраксин был человек основательный и как моряк желал сперва сделать промеры. «Не зная броду — не суйся в воду!» — твердил адмирал.

Кликнули на промеры добровольцев из числа стоявших у берега новгородцев. Васька Увалень вызвался первым, и Бартенев поставил каптенармуса во главе поисковой команды.

Между тем шведские караулы вдоль реки заметили спускавшихся на рысях к воде русских, и над прибрежными кустами поднялись клубочки дыма. Несладко было лезть в ледяную воду под свист вражеских пуль, но охотники Васьки дошли вброд до самого неприятельского берега.

И здесь шведы не выдержали, приняв поиск за начало общей атаки. Из стогов сена выглянули укрытые там шведские орудия и ударили в упор картечью. Несколько солдат упали в воду, навеки приняв ледяную купель; остальные по приказу Васьки повернули назад.

— Одно, другое, третье, четвертое, восьмое, — подсчитал Голицын шведские пушки, выявленные поиском.