Леонид Ефанов - Князь Василий Долгоруков (Крымский)

Доклады были неутешительные: вся артиллерия и обозы, растянувшись на несколько верст на разбухшей дороге, намертво застряли в непролазной грязи.

Василий Михайлович обматерил офицеров и приказал объявить растаг.

Весь следующий день армия отдыхала, участливо наблюдая, как в деревню вползали измученные упряжки, натужно тащившие орудия, понтоны, возы с инженерным и прочим имуществом.

Посланные на разведку казачьи разъезды привели в лагерь жителей окрестных селений. Веселицкий отобрал несколько человек, знавших по-русски — армян и греков, — и допросил их.

Люди говорили разное: одни утверждали, что 20-тысячное турецкое войско во главе с двухбунчужным Абазы-пашой шло из Кафы к Ор-Капу, но, встретив бегущих с линии турок, повернуло назад; другие — что всем татарам Селим-Гирей велел отправить жен и детей в горы, а самим собираться к Салгиру, чтобы остановить продвижение русских к прибрежным крепостям; третьи клялись, что Абазы-паша ведет к Салгиру 40 тысяч янычар, а все татары собрались в Карасубазаре и хотят отдаться в протекцию России.

Обо всем услышанном Веселицкий доложил Долгорукову.

Тот посопел толстым носом, буркнул коротко;

— С них взятки гладки… Эмир вернулся?

— Срок не подошел, ваше сиятельство, — развел руки Веселицкий. — Но джамбуйлукский хан Хаджи-мурза прислал человека с письмом.

— И что написал?

— Просит ваше сиятельство остановить армию под Перекопом, пока не придет ответ на манифест.

— Ишь чего захотел, — насмешливо фыркнул Долгоруков. — Раньше следовало о том думать да крымцев уговаривать!. Отпустите басурмана без ответа…

Расстояние от Перекопа до Кезлева генерал Броун прошел за три дня. Полагая, что турки окажут сопротивление, он за три версты от города остановил деташемент, изготовился к сражению: Брянский и Воронежский полки построил в полковые каре, между ними и на флангах разместил артиллерию; здесь же, на флангах, поставил два полка донских казаков. Пять эскадронов гусар Молдавского полка полковника Шевича и четыре роты гренадер генерал оставил в резерве.

Но Кезлев словно вымер — ни движения, ни звука.

Броун жестом подозвал полковника Себрякова.

— Не нравится мне сие безмолвие, полковник… Пошлите-ка казачков проведать!..

Полусотня донцов рысью направилась к городу, покружила у форштата и быстро вернулась назад.

Сотник доложил генералу, что Кезлев, по всей вероятности, пуст, хотя на рейде видны мачты двух кораблей.

— С чего ты взял, что пуст?

— Так не стреляли же по нам, ваше превосходительство!.. А ить мы в окраину въехали.

— В окраину, — гнусаво передразнил генерал. — Что ж дальше-то не сунулись? Забоялись?.. А может, турки хитрят! Может, заманивают?.. Воротись, погляди еще раз!

— Ваше превосходительство, — несмело заныл сотник, — да нету там никого.

Броун презрительно покривил губы, перевел взгляд на Себрякова.

— Полковник, пошлите других казаков!

Себряков, краснея за трусость сотника, тряся чубом, глухо проронил:

— Дозвольте самому разведать?

— Не полковничье дело в разведку ходить! — отрезал Броун. — Пошлите казаков!

Себряков кликнул есаула Денисова, отчаянного рубаку, отличившегося при разгроме татарской конницы у Сиваша. Есаул с полусотней стремительно помчался к Кезлеву.

Казаков ждали долго — офицеры стали проявлять нетерпение.

— Ваше превосходительство, надо бы помаленьку входить, — посоветовал полковник Кохиус. — Скоро темнеть начнет.

Броун был молод, храбр, но осмотрителен — покачал головой:

— Подождем еще чуток, господа.

Но спустя четверть часа осторожно двинул каре к городу, прошел две версты, снова остановился.

Здесь к нему подскакал Денисов.

— Город пуст и разграблен! Головой ручаюсь!

— Тогда не будем медлить, — оживился Броун. — Пехотные полки занимают центр, казаки — форштат, гусары — на пристань… Вперед, господа полковники!

Перестроившись в батальонные колонны, солдаты стали втягиваться в кривые и узкие улицы Кезлева; осматривали дворы, рылись в домах, надеясь прихватить в ранцы забытые хозяевами вещички.

Но поживиться было нечем: город в самом деле оказался в невероятном разграблении — в домах побитая посуда, разломанная мебель, скудные съестные припасы рассыпаны по земле.

Оставшиеся немногочисленные обыватели из армян и греков рассказали, что погром учинили бежавшие из Ор-Капу янычары. Часть награбленного они погрузили на корабли, часть повезли сухим путем в Бахчисарай, остальное побросали в море.

Тишину опустошенного, оцепеневшего города прорезали пушечные выстрелы. Стоявшие в гавани турецкие корабли открыли огонь по выскочившим на пристань гусарам — огонь, впрочем, безвредный, — ядра плюхнулись в прибрежные воды.

Броун велел артиллерии бомбардировать неприятельские суда.

Заметив пушечные упряжки, ходко выкатившиеся на песок, турки стрельбу прекратили, торопливо подняли якоря, распустили паруса и, удачно поймав ветер, стали быстро удаляться от берега. Для острастки батарея пальнула разок вслед кораблям, но тоже с недолетом.

Вечером Броун отправил в штаб Долгорукова рапорт о взятии Кезлева и пленении двадцати турок.

Двадцать первого июня, покинув Шокрак, по вязкой, непросохшей дороге Вторая армия двинулась к Салгиру, на берегах которого ее поджидал авангард князя Прозоровского. Марш был длинный — 39 верст, тяжелый, и в новый лагерь колонны вступили в седьмом часу вечера совершенно измотанные, растерявшие, как уже повелось, все обозы.

Долгоруков походил по лагерю, поставленному на скорую руку, но содержавшемуся в достаточном порядке, осмотрел в зрительную трубу окрестные холмы, спросил о татарах.

— Покамест не балуют, ваше сиятельство, — успокоил его Прозоровский. — Казачьи разъезды многократно видели их в округе. Но держатся на приличной дистанции и в стычки не вступают.

— А к переправе место выбрал?

— Тут выберешь… — неопределенно протянул князь, жестом приглашая командующего осмотреть берега реки, сплошь заросшие густыми зарослями камыша и сильно заболоченные после проливных дождей.

Сопровождавший командующего генерал-майор инженерного корпуса Сент-Марк сокрушенно покачал головой:

— Осадные орудия повязнут. Непременно повязнут… Надобно дождаться подхода тяжелых обозов с понтонами… Да… Без понтонов — повязнут, как в Сиваше.

— Это ваши заботы, генерал, — досадливо отмахнулся Долгоруков. — Только к утру переправу навести! Мы и так изрядно времени потеряли…

К девяти часам вечера пришли отставшие на марше легкие обозы. Тяжелые — с понтонами, для артиллерии — задерживались.

Сент-Марк отчаянно ругался, но был бессилен что-либо сделать. И докладывать Долгорукову боялся. Его выручила переменчивая крымская погода: вялый ветер быстро окреп, тугие порывы пригнули камыши, задули костры, в небе всполохнули извилистые молнии, хлесткие раскаты грома покатились над холмами, и, набирая с каждой секундой силу, на лагерь обрушился очередной затяжной ливень.