Сергей Мосияш - Салтыков. Семи царей слуга

— У меня мало подвод и лошадей.

— Отправляйтесь на флагманский корабль к контр-адмиралу и моим именем договоритесь доставить провиант водой. У Суворова там все готово.

Корпус Фермора выступил в поход уже через день. И уже на походе пришел с нарочным пакет от Апраксина. Фермор ехал на коне, рядом был Броун, чуть позади адъютанты и денщики.

— Спасибо, братец, — сказал Фермор нарочному, принимая от него пакет.

Разорвал пакет, вынул письмо, стал читать, не останавливая коня. Письмо гласило: «Генерал, вы слишком долго топтались у такой слабой крепости, как Мемель. А условия капитуляции просто позорные для нас. Извольте скорым маршем идти на Тильзит, а после его взятия на Рагнит, а потом на соединение со мной. И впредь извольте отбирать у побежденных даже шпаги, не говоря уже о ружьях. Стыд! Стыд! Стыд!»

Прочтя записку Апраксина, Фермор засунул ее обратно в конверт, а потом в карман.

— Ну что? — поинтересовался Броун.

— Вы были правы, генерал. Главнокомандующий меня высек. И видно, заслуженно.

Броун промолчал, но весь вид его был торжественно-важен: ну я же говорил.

Фридрих II, переживший поражение от австрийского фельдмаршала Леопольда Дауна при Колине и узнав о вступлении русской армии в Восточную Пруссию, спросил престарелого маршала Кейта:

— Скажите, Кейт, вы состояли в русской армии довольно долго, что собой представляет этот фельдмаршал Апраксин?

— Мне не приходилось с ним служить, ваше величество. Знаю, что он был адъютантом у Миниха в турецкую кампанию. И первый свой орден Александра Невского получил за весть о взятии Хотина, которую привез в Петербург. Потом был начальником войск в Астраханской губернии, потом послом в Персии, потом кригскомиссаром. За ним военных подвигов я не знаю, хотя уже получил он и высшую награду — кавалерию Андрея Первозванного. При Петре Великом этот орден давали за подвиги, при его дочери — понравившимся ей. Вон даже французский посланник Шетарди носил эту кавалерию.

— А ему-то за что?

— Скорее за бурную ночь в постели.

— Значит, по вашему мнению, Апраксин — не вояка?

— Повторяю, ваше величество, я с ним не воевал.

— А с кем же вы воевали?

— Генерал Салтыков был у меня в подчинении в шведскую кампанию. Мы не только вместе ходили в атаку, но и дружили. Между прочим, прекрасный товарищ.

— Такого генерала, по сведениям разведки, нет в армии.

— Вот и хорошо, ваше величество. С ним было бы труднее. Этот был бы опасен. А Апраксин что? Придворный шаркун.

— Сейчас, после колинской конфузии, мне нужна хоть здесь победа. А иначе катастрофа. А о генерале Ферморе что скажете?

— Этот боевой генерал, в штабах не отсиживался, весьма любим солдатами. Храбро дрался в турецкую да шведскую кампании. За взятие Вильменстранде был награжден орденом Александра Невского. Очень находчивый.

— Оно и видно. Почти без потерь «нашел» Мемель и Тильзит, — пошутил Фридрих и выдал стишок:

И засмеялся не очень весело, тут же заметив:

— Это сквозь слезы, Кейт, поверьте мне. Тут еще шведы высаживаются в Померании, тоже забота.

— Но там же уже шесть лет королем Адольф, а ваша сестра за ним. Как же так?

— Короля Адольфа кто там слушает? А Луиза хотела и его под башмак, и королевство. И попалась. Обвинили в заговоре, как бы голову не потеряла, дура.

— Да, Адольф, еще будучи наследником, не произвел на меня впечатления властного человека.

— Размазня. Дал бабе над собой власть, и вот чем это кончилось, шведы против нас пошли.

— Надо было Левальду подкинуть пару дивизий, ваше величество, все же у Апраксина большой перевес над ним.

— Мне что, прикажете Берлин оголить? Он ни Мемелю, ни Тильзиту не помог. Спрашиваю: в чем дело? Почему пятитесь? Отвечает: сжимаю кулак для удара. Написал ему: «Сжали? Бейте первым, и бейте решительно!» Ударит первым — выиграет. Если станет ждать, когда русские ударят, — проиграет. Никак не могу эту истину вдолбить генералам. Русские разделились на три группы — Фермер пошел на Мемель, Сибильский — на Фридланд, Апраксин — к Инстербургу. Какой был прекрасный момент бить их по одному. Левальд не воспользовался этим. Теперь пятится. Тьфу!

Под Инстербургом Апраксина атаковали гусары Левальда, русский фельдмаршал бросил на них донских казаков под командой Краснощекова. И пока шла сеча на поле, Толстой успел выкатить пушки. Казаки применили излюбленный свой маневр: бросились наутек и, когда приблизились к своим пушкам, тут же растеклись в стороны, давая возможности артиллеристам встретить гусар картечью.

Несмотря на наскоки прусской кавалерии, Апраксин 31 июля взял город. Через два дня туда прибыл отряд Сибильского.

— Ну? — встретил его вопросом Апраксин.

— Увы, Степан Федорович, Фридланд взять не удалось. Дали б хоть тысяч пятнадцать, а то с шестью тысячами что делать? Дай бог самим себя защитить, тут уж не до города.

— Ладно. Подойдет Фермор, двинемся на Аленбург, а там и до Кенигсберга рукой подать.

Восьмого августа Фермор привел свой корпус в Инстербург, доложил о взятии Тильзита. На военном совете, который тут же провел главнокомандующий, выяснились силы армии. Они составили восемьдесят девять тысяч, из них боеспособных пятьдесят пять тысяч человек. Очень много оказалось больных и раненых. Ими были забиты практически все подводы.

— Да, обоз нас вяжет по рукам и ногам, — вздыхал Апраксин. — Но ничего не поделаешь, без них тоже нельзя. В походе без вагенбурга [55] Вагенбург — укрепление из повозок в форме четырехугольника, круга или полукруга для прикрытия войск от атак противника. не обойтись.

Армия направилась к реке Прегель, а подойдя к ней, по приказу командующего выстроила из тысяч повозок вагенбург. Апраксин ожидал в любой момент нападения пруссаков и поэтому предпринимал все меры предосторожности.

Около двухсот казаков переправились на левый берег и скрылись в лесу. Это была разведка.

С утра у реки и в лесу застучали топоры, завизжали пилы. Началось строительство мостов. Апраксин приказал строить два деревянных крепких моста и три понтонных. Для последних сгоняли сверху и снизу все лодки, разбирали дома, сараи, амбары. Волокли из лесу свежесрубленные деревья, вбивали сваи. Солдаты, скинув кафтаны, а то и рубахи, работали споро, с удовольствием, наскучившись по мирной работе. Далеко окрест разносился их смех, крики, перебранка.

— Ну воронье, — ворчал Апраксин, — поди, и в Кенигсберге слышно.

— Ничего, Федор Степанович, — успокаивал Веймарн. — Дела без шума не бывает. А что до Кенигсберга, пусть слушает да молится, чай, близится и его час.