Бенито Муссолини - Клавдия Партичелла, любовница кардинала

Со вздохом облегчения город проводил принцессу.

Эммануил Мадруццо сопровождал княжеский отряд до Матарелло. Там произошла окончательная церемония прощания. Анна-Мария, проведя несколько дней в Роверто, продолжала путешествие в Мадрид, где Филипп IV нетерпеливо ждал ее у свадебного алтаря.

Эммануил вечером вернулся в Трент и, поужинав в обществе близких друзей — он ел умеренно, когда за столом не бывало званых гостей — удалился в свои апартаменты. Прочтя спешные донесения, касавшиеся политики папского двора, он раскрыл Виргилия. Легкий и ясный стих латинского поэта успокаивал его. Любовь к поэзии из поколения в поколение переходила в семье Мадруццо. Христофор Мадруццо сам был поэтом и притом был не лишен таланта, как это видно из стихов, посвященных им Дж. Варньяно Арко. Эммануил не сочинял виршей, но в часы забот и душевной тоски любил искать утешение в творениях великих классиков. Дочитав до конца песнь Энеиды, он поцеловал серебряное распятие и, размышляя о далекой Клавдии, улегся спать.

Тяжелые сны снились ему в ту ночь. Утром он долго не мог придти в себя, когда слуга, повинуясь полученному накануне приказу, осторожно постучал в дверь. Эммануил встал. Быстро оделся. В простой одежде, лишенной обычной роскоши, он спустился вниз в приемный зал.

Там уже множество людей ожидали его. Начальники телохранителей и начальники городской стражи явились с докладами и за приказаниями. Священники из долины пришли поведать кардиналу тайны своих исповедников. Купцы собрались просить о смягчении налогов. Позади них толпились крестьяне в широкополых шляпах, в громадных сапогах, с загорелыми исхудалыми лицами. Бедняки сидели на ступенях, возлагая в безвыходной своей нужде последнюю надежду на справедливость духовного отца и властелина. В толпе сновали писцы и ходатаи, в очках поверх крючковатых носов, с тяжелыми сумками под–мышкой; в сумках лежали прошения и выписки из законов. В приемной стоял гул голосов и сдержанный ропот.

При появлении кардинала мгновенно наступило молчание. Дон Беницио, Людовико Партичелла, Яков Мерси, доктор, изгнанный из академии, Марио Гвиделло, сын знаменитого трентинского физика и философа, ученый законник Орацио Петролини, ветеринар и смотритель княжеских конюшен Джованни Левеги и дворцовый управитель Пантатер Коррадо выступили вперед и склонились перед Эммануилом.

Дел, которые требовали личного решения кардинала, было не много. Эммануил приказал очистить зал. Толпа отступила на паперть и разошлась по внешним коридорам. Пока советники князя принимали прошения и разбирали мелкие дела, Эммануил удалился в свои частные покои.

Приемная палата в частных покоях была невелика, но убрана богато и роскошно. Посреди возвышался ореховый стол, заваленный книгами и бумагами. Вокруг стола стояли кресла с прямыми, высокими спинками. На полу лежал дорогой ковер, бархатные тяжелые портьеры свисали над окнами и дверьми. Со стен глядели портреты предков Мадруццо.

Здесь несколько месяцев назад приказом Эммануила Мадруццо заключена была в неволю прекрасная и невинная девушка, — его племянница Филиберта. Несчастная была единственной дочерью покойного графа Виктора Мадруццо и наследницей владетельного дома. Многие рыцари и князья Италии и Германии, как свидетельствуют летописцы, добивались ее руки, предлагая епископу мир и славу.

Эммануил отверг все предложения. Упорства его не сломило вмешательство великих князей и монархов. Он желал выдать племянницу замуж за Винцента Партичеллу, сына советника Людовико, молодого человека, успевшего прославиться умом и отвагой. Но Филиберта любила графа Янтонио Кастельнуово, и любовь ее была взаимной.

Дядя, мечтавший найти в доме Партичеллы наследника княжеству, преследовал племянницу упреками и угрозами и, наконец, заточил ее в монастыре Святой Троицы.

Весть о заточении разнеслась в народе и вызвала возмущение. Кардинал потерял многих приверженцев, «вызвал ненависть и отвращение граждан». Заступничество графа Антонио Кастельнуово и трентинских вельмож разбилось о непреклонную волю кардинала. Говорили, что решение было им принято по наущению Клавдии. На молодую женщину посыпались оскорбления, само имя ее повторялось с ненавистью и презрением; из уст в уста передавалась страшная легенда о темноглазой красавице, околдовавшей кардинала. О посланнице Дьявола, сковавшей волю Эммануила и убившей Филиберту, чтобы избавиться от соперницы…

Филиберта отказалась принять постриг, надеясь, что друзья добьются ее освобождения. Месяцы шли. Вместо горячо желанной, свободы пришла смерть. Однажды вечером мать игуменья сама открыла монастырские ворота. Гостем в ту ночь был сам епископ и князь. Слуга Эммануила и возница остались ждать господина на дороге у ворот.

Игуменья провела кардинала по длинному коридору. Из закрытых келий несся молитвенный шепот. В конце коридора находилась келья, занятая Филибертой. Нерешительной поступью вошел в нее Эммануил. Сбросив на пол в углу свой плащ, он подошел к кровати, на которой лежала умиравшая девушка.

Опускалась ночь. Сквозь узкие монастырские окна слышались песни возвращавшихся с поля жнецов. В келье было тихо. У кровати стояли два деревянных стула и крошечный столик, на котором горела масляная лампа.

Косые тени колебались на стенах. Хриплое дыхание больной нарушило тишину. Смертельной бледностью покрыты были ее недавно румяные, свежие щеки, и только глаза, глубоко запавшие в орбиты, сверкали прежним страстным пламенем на исхудавшем лице.

Глаза смотрели в одну точку. Волосы разметались по подушке. Простыня сбилась, обнажив костлявые локти. Эммануил молчал, не смея заговорить. Зрелище умиравшей Филиберты обратило его в камень. Он знал, что он один повинен в ее недуге и кончине. Он заточил ее, уступив угрозам и мольбам Клавдии. Он держал ее в заточении, не внимая народному ропоту и мольбам возлюбленного. Он лишил племянницу солнца и свободы, разбил ее сердце, требуя, чтобы она соединила свою судьбу с человеком, которого она не любила и не могла полюбить.

Теперь он пожинал плоды своего упорства. Перед ним лежала невинная жертва. Совесть его терзалась угрызениями. Он уж не мог утешать себя напрасной надеждой. Слишком поздно! Вся его вера, его богатство, все его могущество были бессильны оживить умирающую и предотвратить катастрофу. Страшно подумать! Родной дядя — виновник смерти Филиберты! Если бы могло еще случиться чудо, он немедленно велел бы открыть настежь двери монастыря, вернуть ей свободу, отдать ее человеку, которого она любит… Но слишком поздно! Эммануил не отрывал, взгляда от глаз Филиберты. Он хотел проникнуть ей в существо, прочесть, что делалось в душе девушки, покидавшей мир. Что говорили ее глаза? Прощали или проклинали? Эммануил склонился над изголовьем и глухо произнес: